Венди Лей - Арнольд
О том, что Мария беременна, было объявлено в мае 1989 года. Арнольд, особенно на публике, высказывал свой восторг. В передаче «Доброе утро, Америка» он рассказывал Чентэлу, как ждет не дождется своего маленького «Шварценшрайвера». «Нешнл энкуайрер» он поведал, что с нетерпением ожидает, когда станет отцом, и хочет быть заботливым папой. Кэтрин Юнис Шварценеггер, первый ребенок Арнольда и Марии, родилась 13 декабря в больнице Св.Иоанна в Лос-Анджелесе. Будущее Кэтрин — наследницы королевства Шварценшрайверов — выглядит усыпанным золотом. Но каким образом ее рождение окажет влияние на образ жизни ее гордого отца остается вопросом. В период беременности Марии Арнольд виделся с ней приблизительно раз в две недели, участвуя в течение четырех месяцев в съемках фильма «Вспомнить все» на студии Чурубуско в Мексике. Боевик из межпланетной жизни планировалось выпустить на экраны летом 1990 года. Репутация Арнольда как звезды вдохнула новую жизнь в этот фильм, который продюсеры десять лет не могли поставить. Арнольд добился утверждения сценария и состава киногруппы и решил значительную часть вопросов, связанных с запуском в прокат этого фильма. «Вспомнить все» должен был закрепить за Арнольдом титулы короля фильмов-боевиков и суперзвезды двадцатого века. Ожидание ребенка не изменило привычного течения жизни Арнольда. Обходясь лишь шестью часами сна в сутки, он вставал в шесть утра и в семь приступал к своей ежедневной часовой тренировке в «Уролд джим». Его появление в гимнастическом зале обычно порождало волнение, особенно среди женщин, которые стремились украдкой подобраться к нему, выпрашивая автограф. Без Марии Арнольд иногда пользовался «правом сюзерена», присущим любому завоевателю, испытывая радость от трофеев и прижимая их к себе несколько крепче, чем следовало бы. Помимо спортивных игр и забав, он действительно наслаждался утренними тренировками. «Я расслабляюсь и сплетничаю с другими парнями, — писал Арнольд, — между комплексами упражнений. Это все равно как собраться поиграть в карты или посидеть за стойкой бара… У меня нет нужды идти в мужской компании куда-нибудь вечером». После тренировки он с группой культуристов шел завтракать, причем Арнольд платил за всех, кто присоединялся к нему. Он часто ходил в «Пэтрикс Роудхаус», где около половины десятого утра его можно было застать в одном из четырех кабинетов. Здесь его тепло приветствует хозяин ресторана Билл Фишлер, который неизменно подает Арнольду яичницу из трех яиц с луком и помидорами — специально приготовленное блюдо, рецепт которого, по слухам, составлен Аурелией. Кроме того, он обычно съедал горячую английскую булочку и выпивал несколько чашек кофе. Временами, вместо того, чтобы идти к «Патрику», Арнольд завтракал в кафе «Роуз» напротив его конторы в Венис, районе, все еще населенном хиппи — несколько странном месте для штаб-квартиры убежденного республиканца, как мог бы заметить сторонний наблюдатель. В этом кафе, расположенном поблизости от «Уорлд джим», он предпочитал есть овсянку и яйца. Даже когда они с Марией бывают дома, обед доставляется из ресторана, если, конечно, Арнольд не жарит на открытом огне мясо, после чего сам моет посуду. Вместе с тем, Арнольд обычно предпочитает рыбу и цыплят. Сыр он тоже любит, но старается обходиться без него, как и без других молочных продуктов. Единственной поблажкой, которую он делает себе, это — сигары. В день Арнольд выкуривает две черные кубинские сигары «Давидофф» стоимостью 25 долларов за штуку. Во время вызвавшего споры интервью «Плейбою» он предупредил журналистку Джоан Гудмен, что интервью будет продолжаться, пока он не выкурит сигару. До беременности Марии Арнольд отдыхал с ней, играя в теннис, причем Мария неизменно выигрывала. Они также катались на лошадях: Мария — в английском седле, а Арнольд предпочитал седлать коня так, как это принято на диком Западе. Иногда они выезжали покататься на лыжах в Эспен, где у Арнольда есть близкий друг — магнат Дик Бьютера, останавливаясь там в отеле «Джером». В Эспене Арнольд любил ходить на завтрак в «Вьенерстьюб», наслаждаясь подлинно австрийским мюэсли. Родина Арнольда остается близкой его сердцу. Хотя мать навещает его в Калифорнии по меньшей мере два раза в год, он проводит в Австрии все возможное время. В 1988 году он ездил туда четыре раза: сперва — на съемки «Красной жары», затем — вместе с Марией, потом еще раз с Марией, тестем и тещей, Сарджентом и Юнис Шрайверами, и, наконец — один. Однажды, во время своего третьего визита на родину, после того, как Альфред Герстль сделал все необходимые приготовления, Арнольд, Аурелия, Юнис, Серджент и Мария в арендованном «Мерседесе» с наемным шофером совершили короткую поездку из Граца в Таль. Там лимузин остановился у дома 145 по Таль-Линак. Здесь вырос Арнольд. Блистательных гостей ждали Хельга Андервальт, ее три дочери — Сюзанна, Элизабет, Рут и сын Давид. Проходя по комнатам, Арнольд рассказывал о холоде, нищете, голодных ночах и мечтах своего детства. Давид Андервальт был примерно в том же возрасте, что и Арнольд, когда тот дал старт своей одиссее, впервые подняв штангу и отдавшись своей первой мечте. Сегодня Давид спит в той же комнате, где когда-то Арнольд, видит перед собой те же, что и Арнольд, развалины старого замка, ходит в ту же самую школу, и учится многому из того, чему Арнольд научился когда-то. Шварценеггер задал ему вопрос, кем Давид хочет быть, когда вырастет, но тот не нашел, что ответить. Тогда вмешалась Аурелия, рассказавшая историю о том, как десятилетний Арнольд, будучи спрошенным о своем желании, провозгласил: «Я не хочу никем быть. Я хочу ходить по миру с шляпой, палкой и обезьянкой». Андервальты, знающие, что он добился несравнимо большего, воззрились на Арнольда в изумлении. В 1988 году Арнольд дважды посещал Таль, и его односельчане были вне себя от оказанной им чести. Шварценеггер — их единственная знаменитость, и они как пчелы вились вокруг него, полные почтения и любви. Швейцарский драматург Фридрих Дюрренматт написал как-то пьесу — в экранной версии она называлась «Визит» (актеры Ингрид Бергман и Энтони Куинн) — о девочке-крестьянке, которая, еще подростком забеременев, была изгнана с позором из деревни. Через пятьдесят лет, богатая и знаменитая, она возвращается в деревню и подговаривает односельчан выследить и убить человека, от которого забеременела и который затем бросил ее. Слушая, как говорят о своем Арнольде жители Таля, кое-кто из которых когда-то презирал его, нельзя избавиться от впечатления, что во время одного из своих визитов он, как героиня пьесы Дюрренматта, сможет убедить их пойти ради него на все. И не то чтобы у Арнольда в душе пылала ненависть и жажда мести. Напротив. Разве может такое произойти с ним — победителем-триумфатором всегда и во всем? И все же его посещения Таля должны были приносить ему громадную радость. Ведь он прекрасно сознавал, как далеко ушел, сколь многого достиг, как высоко вознесся, пройдя через самоистязания, тренируясь, как одержимый, на протяжении всей своей молодости и выполняя поставленную перед собой задачу сделать жизнь полной чашей. А его современники остались там внизу, на земле и живут повседневной жизнью: ходят в кино, назначают свидания девушкам, так и оставшись уравновешенными и заурядными. В отдельные редкие моменты он выражал эти чувства превосходства и удовлетворения. В Шладминге, во время съемок начальных эпизодов «Красной жары», к нему зашел старый друг Франц Хорманн. Арнольд, охваченный вспышкой ностальгии и теплых чувств, отозвал его в сторонку и признался: «А помнишь, в те давние годы вы играли и развлекались, а я нет. Я только и делал, что тренировался. Но теперь мой черед. Теперь я могу делать все то, чем вы занимались тогда и на что у меня никогда не хватало времени. Теперь я могу наслаждаться жизнью». В его признании не было — даже если напрячь воображение — ни грана злорадства. Подход Арнольда к жизни напоминал позицию великого романиста, лелеющего мысль о том, что персонаж, который он создал, безграничен во времени и станет вечной легендой. Ибо Арнольд всегда создавал себя сам, лепил из маленького нелюбимого мальчика-неудачника, барахтающегося в нищете. Он создал шедевр, который признан во всем мире и которым все восхищаются. И все же, возможно, только возвращаясь к своим истокам, он по-настоящему оценивает величие своих достижений и наслаждается тем, что из него получилось. Только в сравнении может он вкусить сладость победы.
Эпилог
Арнольд Шварценеггер стал голливудской легендой, «Великим Гэтсби» наших дней, человеком, создавшим самого себя, чья непоколебимая вера в успех позволила покорить немыслимые вершины в поисках путей реализации избранной им судьбы. Его обаяние, интеллект и талант принесли ему все, что только могло пожелать его сердце: богатство, власть, лесть, деньги, успех. Но счастлив ли он? Или, может, он боится наступления утра, необходимости вновь писать сочинение, или ужасной перспективы, что отец вновь исчеркает его красным карандашом? Теперь, когда он покорил свою Вселенную, неужели он на заключительном этапе борьбы все еще говорит со своим собственным прошлым: «Да, пока все хорошо, но что будет на следующий год?» Так что же принесет наступающий год Арнольду Шварценеггеру, «Мистеру Сверхобаяние», прочно обхватившему своими широкими и мускулистыми руками весь мир? Чего еще, в самом деле, может желать Арнольд? И кем, в конечном итоге, он станет? В 1986 году, во время одной из редких вспышек самоанализа, он сказал: «Люди удивляются, насколько я изменился, но я все тот же. Я никогда не шел с молотка. Я всегда один и тот же, независимо от того, где я и с кем. Я чувствовал себя великолепно десять лет назад и чувствую себя прекрасно сейчас. Я полностью реализовал себя десять лет назад — и в работе, и в финансах, и в своих взаимоотношениях с людьми. И сейчас не отступаю. Мне иногда приходится даже притормаживать. Временами я слишком разгоняюсь и начинаю относится к окружающим нетерпимо. Я жду от каждого, что он все время будет восхищаться мною. Я слишком много ожидаю от людей, но мне действительно нечего в себе менять. В моей жизни нет больших разочарований. Я не хотел бы жить чьей-либо другой жизнью. Я не принадлежу к числу людей, которые, сложа руки, анализируют складывающуюся ситуацию. Это — самое плохое, что может быть в жизни». Возможно, и так. Вместе с тем, каким бы он ни казался удивительным, те, кто знает его, определенно вспомнят и о его неудачах, его слабостях, уязвимых местах в броне, которой он защитил себя, и о том, какие стимулы побуждают Арнольда действовать. По этому поводу Сью Мори рассказывала весьма характерную историю. Однажды в дни их романа она и Арнольд на пути в Эспен застряли в Денвере. Свирепствовал буран, и все авиационные рейсы были отложены. Они решили взять напрокат автомобиль и в прокатной конторе познакомились с неким джентльменом из Арканзаса. Поскольку Арнольду богатство еще только светило в будущем, он, чтобы сэкономить деньги, предложил этому джентльмену войти в долю и поехать с ним и Сью в Эспен вместе. "Арнольд всегда жаловался, что люди осаждают его и выпрашивают автографы, — рассказывает Сью. — Но когда Арнольд понял, что этот арканзасец не имеет о нем ни малейшего понятия, он не мог успокоиться. Всю поездку Арнольд рассказывал, кто он такой и кого из знаменитостей знает. Он даже показал этому джентльмену номер журнала «Тайм», в котором была помещена фотография Арнольда как одного из выдающихся людей года, и сказал ему: «Вот это я. Если ты когда-либо попадешь в Лос-Анджелес и захочешь побывать в особняке „Плейбоя“, то я могу тебя провести». Сью все время подчеркивала, что Арнольду необходимо было внимание. «Каждому нравится быть желанным и нужным, ценимым и любимым, — говорил Арнольд. — Некоторые довольствуются тем, что их любит семья, или дети, брат или жена. Но некоторые хотят большего. Я принадлежу к их числу». Однажды он обнаружил, что перед зрителями может выжать в положении лежа на шестьдесят фунтов больше, чем на тренировках в гимнастическом зале. Может быть, в броне Арнольда и нет брешей. Может быть. Но одна, наверное, все-таки есть — страх перед безвестностью. Мария Шрайвер как-то сказала: «Люди, глубоко верящие в Бога, такие как моя бабушка, проникнуты, как бы это сказать, внутренней умиротворенностью. Они знают, что на пути наверх никому не причинили боли, не солгали и не сделали чего-либо, нарушающего их душевный покой. Несмотря ни на что, они очень сосредоточенные люди». Применимы ли рассуждения Марии к Арнольду, остается под вопросом. Но как бы то ни было, будущие историки вполне смогут рассматривать жизнь и карьеру Арнольда и культ героя, который он породил, как весьма характерную черту для мира, в котором мы живем, и, в особенности, для жаждущих успеха людей из восьмидесятых. Ибо, подобно Дональду Трампу ( Трамп Дональд — финансовый магнат США, владелец, казино «Атлантиксити». — Прим. ред.), Арнольд — представитель оригинальной породы героев, идол двадцатого века, создавший новую религию самоутверждения. Безжалостность, честолюбие и финансовый успех — вот из каких черт складывалась слава Арнольда. А отнюдь не из того, что он сделал для человечества. Со многих точек зрения Арнольд и в самом деле сотворил невозможное, усилием воли поставил с ног на голову классическое определение трагедии и превратил ее в успех. Великие трагические герои Шекспира сравнивались с совершенными статуями, несущими в себе смертельный изъян, который в конечном итоге превращал их в прах. Однако жизнь Арнольда — живое опровержение этому. Он вступил в мир, не имея ничего кроме изъянов — гонимый, нелюбимый, мрачный неудачник с разрушительными наклонностями и грандиозными фантазиями — но поборол все эти изъяны, сорвал их оковы и создал то, что сегодня в буквальном смысле слова можно назвать статуей без изъянов. Арнольд, и это очевидно, имеет все: весь мир и все что угодно в этом мире. И все-таки чего-то в нем ему не хватает. Ибо нелюбимый ребенок, ребенок, неутешно плакавший долгими тальскими ночами, продолжает оставаться неутешным, а его любовь — невостребованной. Он может быть теперь и в самом деле одним из любимых сынов человечества, но никогда не станет любимым сыном своего отца. И сколько бы любви, сколько бурных приветствий, сколько восхищения и обожания ни досталось ему, всего этого не хватит, чтобы возместить ему давние дни детства, то, чего он так страстно желал, но никогда не получал в достатке. Но Арнольд не был бы Арнольдом, если бы не предпринял еще одну попытку. 11 марта 1989 года в «Ветеранз Мемориэл Аудиториум» он провел первый конкурс имени Арнольда Шварценеггера, выставив в качестве награды самые крупные призы, которые когда-либо знал культуризм. Он вернулся назад к тому, чему принадлежал: к своей семье, к успеху, к тому, в чем был неповторим. В Голливуде он никогда бы не стал первым, но в культуризме, среди тех, кто преклонялся перед ним, его превосходство, захлестываемое водопадом любви, было несомненным. Культуризм — единственная сфера, где Арнольд мог достичь состояния, близкого к пресыщению, получить всю любовь, которой так отчаянно добивался. Он ушел с помоста почти десятилетие назад, но все еще господствовал в этом виде спорта. Он втоптал в грязь и подверг унижению многих, кто считал себя выше его, и все они стали восхищаться им. И что бы они ни чувствовали по отношению к нему, как бы глубока ни была их горечь и как бы ни охвачены они были ревностью, они все равно радостно приветствовали его, вскакивая на ноги и крича до хрипа. Зал гремел: «Арнольд! Арнольд! Арнольд!» Радость публики была безграничной, оглушающей, всеохватывающей. Плотину любви прорвало, и любовь обрушилась на него, стоящего на помосте и улыбающегося. И — на мгновение — наконец-то реализовавшего себя. Навеки — побеждающий. Навеки — завоеватель. Навеки — величайший. Навеки — Арнольд.
