Александр Абрамов - Мужество в наследство
У самого Ковеля навстречу пологовской восьмерке вынырнули двенадцать «Фокке-Вульфов-190». Не успел Пологов передать об этом на КП, как на горизонте появились одиннадцать транспортных самолетов Ю-52. Это были грузовые машины с тридцатиметровым размахом крыльев. Они приближались не торопясь, будто плыли. Пологов приказал парам Митикова и Подгорного атаковать «пятьдесят вторых». А сам, использовав преимущество в высоте, с ходу навалился на вражеских истребителей. В сетке прицела заплясал ближайший к нему «Фокке-Вульф-190». На его фюзеляже мелькнула нарисованная желтой краской зубастая пасть звероящера. Завязался бой. С обеих сторон потянулись огненные трассы. Все завертелось в бешеном вихре. От залпа пологовских пулеметов и пушки вражеский самолет распустил по небу темно-серую копоть и, вращаясь вокруг собственной оси, повалился вниз. «Не такой уж ты ас, коль так быстро оказался в прицеле», – пронеслось в голове.
Сквозь треск и крики в эфире Пологов едва разобрал слова ведомого Баландина:
– Павел Андреевич, я поврежден.
– Баландин, немедля домой, – приказал командир.
Оставшись без прикрытия, Пологов дрался один против трех фашистов. Ему удалось полоснуть огнем по кабине еще одного «фокке-вульфа».
И тут Пологов увидел, что из головного транспортника, точно горох из перезревшего стручка, вываливаются разноцветные парашюты с подвешенными к ним ящиками и контейнерами. Стрелой взмыв вверх, он направил свой «як» на Ю-52.
– Не давай гадам кормить фрицев! – крикнул Пологов и молнией врезался в строй растерявшихся врагов. Пораженный очередью Подгорного, один «юнкерс» уже пылал на земле. После двух атак Пологов послал туда же другого. Остальные начали лихорадочно освобождаться от груза. Большинство парашютов приземлилось на позиции наших войск. Основная задача, кажется, выполнена.
– Командир, берегись! «Фоккеры» слева сверху! – предупредил чей-то срывающийся голос.
С двух сторон командирский «як» настигала пара вражеских истребителей. По плоскостям дробно застучали пули. Павел резко бросил самолет вниз, затем – вверх. Но поздно: из бензобака брызнули светлые языки пламени. «Сбивать огонь или садиться?» Пологов выбрал первое. Последовал каскад фигур, одна сложнее другой. Дважды Павел швырял машину в пике, то с правым, то с левым скольжением – не помогло. Кабина наполнилась ядовитым запахом гари, бензина и паленой резины. Дым застилал и резал глаза. Стало трудно дышать. «Если открыть колпак кабины, пламя разгорится еще сильнее». Пологов почувствовал, как холодные струйки пота стекают по спине. Рваные лоскуты огня уже лизали переднюю часть кабины, обжигали лицо и руки.
Пологов окинул взглядом землю: видны тонкие зигзаги траншей. Но чьи они? Немецкие? Наши? Во рту пересохло. Кашель сдавливал горло. «Надо прыгать!» Он отстегнул ремни и откинул колпак. В тот же миг пламя, вырвавшись наружу, точно раскаленными клещами вцепилось ему в лицо. На руках сморщились и затлели перчатки.
Павел убедился, что преследователи отстали от него. И вдруг он увидел, как справа один из «Юнкерсов-52» идет ему наперерез. Если сейчас прыгать, гитлеровец изрешетит его. «Таран!» – сам себе скомандовал Пологов.
Разгадав намерение советского истребителя, фашист резко переменил курс и пытался улизнуть.
– Врешь, гад, не уйдешь! – сквозь зубы процедил Пологов и бросился вдогонку.
В этот решающий миг Павел вложил всю свою волю, весь опыт.
В наушниках раздались предостерегающие крики:
– Ахтунг! Ахтунг! – визгливо лаял какой-то немец.
– Прыгай же, командир! Прыгай! – надрывался кто-то из своих.
Но Пологов уже настиг врага. Он уравнял с ним скорость и, наклонив свой самолет вправо, срезал винтом хвостовое оперение «юнкерса».
Между жизнью и смертью
Майор Сушко докладывал по рации комдиву, что задание выполнено. Почти все «юнкерсы» сбросили груз над расположением наших частей. Сбито пять самолетов противника: три транспортника и два «фокке-вульфа». Наши потери – две машины. В том числе на базу не вернулся командир полка подполковник Пологов. О нем пока нет никаких сведений.
Рация работала без умолку. О Пологове запрашивали командиры корпуса и дивизии, беспрерывно звонили соседи.
…Раздался жесткий треск.
В то мгновение, когда «як» рубанул винтом по вражеской машине, Пологов оттолкнулся и выбросился с парашютом. Перед его глазами так и застыл этот последний миг: паучья свастика на фюзеляже, застекленная кабина фашистского летчика и его ошалелое лицо с выпученными от страха глазами.
Тугая струя воздуха перехватила дыхание. В наступившей тишине стоял однотонный гул.
Кольцо уже в руке. Возникло инстинктивное желание быстрее дернуть его, но подсознание предостерегало: необходимо падать затяжным, иначе какой-нибудь фашист может полоснуть очередью…
Земля все ближе, ближе… По его расчетам, он пролетел метров пятьсот. «Пора!» – и рванул кольцо. Толчок. Над головой вспыхнул шелк белого купола.
Падение стало плавным. Показались ясные очертания траншей. И снова – вопрос: «Чьи они? Немецкие? Наши?» До земли оставалось метров сто.
Неожиданно из траншей начали стрелять. Трассы потянулись к нему слева и справа. «Где же свои? Неужели конец?» – стучало в висках. Остро кольнуло кисть правой руки, кровь потекла за рукав, теплая капля упала на лоб. «Что делают, сволочи!» – свирепея, выругался он. Еще одна пуля пробила подошву сапога, другая – раскаленным свинцом скользнула по щеке. Секунды тянулись, как вечность.
Но вот и земля, изрытая минами и снарядами. Она показалась ему холодной, неприветливой. Коснувшись ее, он присел от боли в правой ноге. Стрельба прекратилась. Лежа, он освободился от парашютных ремней, вытащил из кобуры пистолет и поставил его на боевой взвод. «Последний патрон для себя», – решил он.
В стороне из-под тонкого слоя снега выпучились грязно-желтые бугорки прошлогодней травы. Заметив неглубокую воронку, Пологов забрался в нее и прислушался… Ни звука. Тогда он достал из комбинезона индивидуальный пакет и, помогая зубами, с трудом перевязал руку.
Нестерпимо захотелось пить. Превозмогая боль, он снял полуистлевшие перчатки и здоровой рукой жадно сгреб жесткий, точно крупицы стекла, снег. Горсть живительной влаги холодом разлилась во рту. Какой это был вкусный снег…
– Ползи сюда! – вдруг услышал летчик русскую речь. Он взглянул в ту сторону, откуда донесся голос. Метрах в пятидесяти высунулась голова в каске:
– Давай, давай! Не мешкай!
«Свои!»
Оказалось, он приземлился на нейтральной полосе, между своими и вражескими окопами.
В блиндаже командир стрелковой роты дал летчику воды, затем проверил документы.
