Наталия Будур - Гамсун. Мистерия жизни
Но это была «культурная» часть жизни.
* * *В политике же ситуация обострилась из-за того, что норвежцам стало невмоготу находиться в унии со шведами. Хотя короли из дома Бернадотов старались вести общую, шведско-норвежскую, политику, в 1885 году их внешнеполитические возможности были урезаны шведским парламентом – риксдагом. Все решения теперь мог принимать только кабинет министров, а тогдашний премьер-министр Норвегии шел на поводу у Швеции практически во всех вопросах.
Норвежская партия «венстре» боролась за создание самостоятельного внешнеполитического ведомства во главе с собственным министром иностранных дел, и первым шагом должно было стать введение национальной консульской службы. Однако Швеция отвергла предложение о создании консульств.
Ситуация все накалялась.
В конце XIX – начале XX века ускорение промышленного развития Норвегии побуждало ее к еще более упорной борьбе за разрыв унии со Швецией. Разную внешнеполитическую окраску принимал и традиционный нейтралитет Швеции и Норвегии: Швеция тяготела к кайзеровской Германии, а Норвегия – к Британской империи.
Гамсун поддерживал так называемое патриотическое движение, которое ратовало за немедленное расторжение унии. В 1893 году он писал своим друзьям: «Я хочу моего собственного министра иностранных дел и я хочу моего собственного короля. У нас все должно быть свое, иначе получим мы республику и разруху, спартанскую экономию».
В этом письме он, при всей своей нелюбви к Англии, с восхищением отзывается об английских монархах: «Неудивительно, что величайшие мыслители родились в Англии. Поскольку Англия, несмотря на весь свой либерализм, даже радикализм, проникнута духом монархии... И я не видел зрелища красивее, чем проезд принца Уэльского по улицам города, на которых стоит ликующая толпа».
В 1903 году Гамсун был возмущен позицией своего кумира, осторожного Бьёрнсона, который призывал не к расторжению унии, а к дальнейшим переговорам со Швецией.
В письме к Петеру Нансену, работавшему в издательстве «Гюльдендаль», он писал: «Эта свинья в 71 год перешла на сторону шведов за сто сорок тысяч крон. Я мог бы сделать это или его дети могли бы так поступить, поскольку все мы – „последыши“ Бьёрнсона, но он – ОН – не должен был этого делать, он был связан всем! всем! прошлым».
Гамсун публикует в «Форпостене» «Письмо небес к Бирону», в котором подробно объясняет причины своего разочарования: Бьёрнсон изменил делу, за которое всегда боролся. Гамсун пишет: «Учитель! Вы состарились! И в этом все дело! Господи, как жалко, что вы состарились!»
Письмо было настоящей провокацией, потому что Гамсун хотел заставить Бьёрнсона вступить с ним в полемику.
Но разрыва с Бьёрнсоном не последовало. Через несколько лет они вновь стали союзниками, Учителем и Учеником.
В 1905 году закон о консулах был принят норвежским стортингом единогласно. Последовали вето шведского короля Оскара II и отставка норвежского правительства. Король отставку не принял, поскольку не мог назначить другое правительство. Тем самым он формально признал неспособность выполнять обязанности главы норвежского государства. Стортинг ловко использовал сложившуюся ситуацию как конституционное основание для расторжения унии.
Гамсун принимал активное участие в антишведских выступлениях. Он писал статьи в газеты и даже записался в стрелковый отряд Дрёбака.
7 июня 1905 года единогласно была принята резолюция о расторжении унии, и одновременно стортинг просил Оскара II разрешить одному из шведских принцев занять норвежский престол.
8 сентябре 1905 года в шведском городе Карлстаде было достигнуто соглашение об условиях мирного расторжения унии. Престол, в связи с отказом шведских Бернадотов стать норвежскими королями, был предложен Карлу Датскому. После проведенного в начале ноября референдума, на котором подавляющее большинство норвежцев высказались за монархию, датский принц стал норвежским королем Хоконом VII. Случилось это 18 ноября.
Гамсун радовался вместе со всеми норвежцами. Как пишет его сын: «...единственный раз в жизни он разделил точку зрения большинства. Быть может, кому-то покажется, что не стоило ему этого делать, а надо было поддержать меньшинство и остаться верным своим привычкам. Однако Гамсун и остался верным себе и ни в чем не покривил душой: на этот раз его субъективное мнение совпало с мнением большинства».
* * *Но и после обретения Норвегией самостоятельности жизнь в ней к лучшему, надо сказать, не изменилась. В стране быстро развивалась промышленность – в первую очередь энергетика. Строили гидроэлектростанции иностранные компании, которые скупали один за другим водопады – источники энергии. Страну потихоньку растаскивали на части.
Однако, благодаря принятым законам, концессии иностранцам на строительство крупных плотин стали давать на ограниченный срок (на 60 – 80 лет), и государство оставило за собой право безвозмездного возврата всех сооружений по истечении этого срока.
Но крестьянские хозяйства Норвегии этот закон не спас да и не мог спасти. Крестьянская культура, столь дорогая сердцу и душе Гамсуна, разрушалась.
Долгие годы он мучительно решал вопрос о сущности духовности и подлинности жизненных ценностей. Городская и деревенская жизнь для него – всегда противоположности, но неразрывно связанные между собой. А идеальная форма человеческого существования у Гамсуна – жизнь на земле, крестьянский быт, неразрывная связь человека с землей. Отсюда берет начало гамсуновское понятие «крестьянская культура» в противовес понятию «цивилизации».
Крестьянской культуре и ее борьбе с цивилизацией посвящены в эти годы многие его статьи, но одной из самых выразительных, пожалуй, является письмо в газету «Классекампен»:
...«18 января 1910 г.
Г-н редактор Эжен Олауссен!
Мне приходится получать немало любопытных писем, а сейчас вот пришло и Ваше.
Не буду писать о моей недавней корреспонденции, расскажу лишь о полученных с одной и той же почтой три года назад письмах: первое было от одной дамы из Сибири (оно написано по-русски, так что я не смог прочитать его), второе прислал некий господин из Австрии, сообщивший, что он неврастеник, и просивший разрешения приехать и пожить у меня (моя жена ответила ему, что у нас в доме и так хватает неврастеников), и, наконец, третье – от женщины из Хаугесунда, справлявшейся, не смогу ли я купить акции китобойной компании у ее мужа, чтобы спасти его от банкротства (я не был в состоянии ответить этой даме – у меня просто не нашлось слов).
