Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.II: Повести и рассказы. Мемуары.
Перед отправлением Стойлова в тыл Бубекин зашел в полковой околоток.
— Стойлов, — впрочем, он оказался поручиком Рублевым, в удостоверение чего и предъявил соответствующий документ, — этот Стойлов-Рублев был трижды ранен Собецким, но серьезным из этих ранений было лишь первое — пуля пробила правое легкое. Офицер лежал навзничь, как опрокинутая статуя. Голова его низко и мертво лежала на маленькой и жесткой подушке.
— Почему, поручик, — конфузясь, начал Бубекин, — почему вы не сказали мне, что вы — офицер, не доверились мне? Ведь я же сапоги заставлял вас стаскивать — такая гадость!
— Пустяки! — скучливо-деревянно ответил контрразведчик. — Сапоги, подумаешь! — усмехнулся он невесело. — В нашей работе и не то еще приходится делать…
— Вы не доверяли мне?
— Не доверял? Нет, не то. Так было удобнее и вам, и мне. Надел на себя маску, и баста. Не доверял? Нет! Но, конечно, я не был в вас очень уверен. Да и как можно быть уверенным в новичке? Тем более вы нервноваты, да, — Рублев повернул голову в сторону Анатоши и усмехнулся. — Что он нас так встретил там, на шоссе, в этом, пожалуй, вы виноваты: зачем вы ему карточки-то повешенных показывали?.. Не надо было. Вы его взвинтили ими на это: умереть, но не даться в руки. И вообще, в нашей работе чем больше шуму, тем меньше результат. Между прочим, — Рублев опять выпрямил голову и стал смотреть в потолок, — между прочим, баба-то эта, повешенная, знаете кто?
— Кто? — вздрогнул Бубекин.
— Он говорил, сестра его, — с полнейшим равнодушием словно выдавил из себя Рублев. — Сказал — сестра, а может, и соврал. Он очень хотел эти карточки на ту сторону переправить.
— Неужели сестра? — даже задохнулся Бубекин. — А я-то ему…
— А какая разница, — усмехнулся Рублев. — Сестра, брат, мать… Вы ведь очень правильно тогда ему говорили… Помните, когда я чайник-то опрокинул: нет ни человека, ни женщины — есть враг… Все-таки ничего, все-таки как помощник вы были удовлетворительны, я так и доложу…
— Помощник? Чьим же я был помощником? — удивился и даже несколько обиделся Анатоша.
— Моим, конечно, — усмехнулся Рублев. — Но я вас, да, я вас похвалю — задатки у вас есть.
— Вы думаете, что я буду продолжать работу? — и, пугаясь, и уже довольный, спросил Бубекин. — Видите ли, я хочу с вами поделиться… Я со стороны командира полка замечал какое-то как бы неприязненное ко мне отношение: контрразведчик, мол, что-то вроде жандарма. А теперь вот… Выполнили мы с вами нужное и опасное дело, ведь то, что мы сделали, это не пулемет взять наскоком — это и труднее, и сложнее, а мои приятели, ей— Богу, морды от меня воротят. Ну, не прямо, а все-таки чувствуется. Словно я сразу им всем стал несколько противен.
— Это всегда так, — зевнул Рублев. — Болит немного, — дотронулся он до правой стороны груди. — Да, к такому отношению со стороны окружающих привыкнете. Это оттого, что все нас побаиваются. Мысли-то у людей разные, мыслей-то больше поганых, — вот люди и думают, что мы и мысли их можем читать. Примерно так. А от нас вы уж теперь не уйдете, наша работа затягивает.
В тот же день Рублев был отправлен в тыл. А через два дня вызвали и Анатошу в штаб армии. И в полк он больше не вернулся.
БОГОИСКАТЕЛЬ[15]
I
— Отвечай, Влас, кто ты есть? — И столь знакомое подпоручику Бубекину перханье от первой утренней папиросы.
— Я есть, ваше высокоблагородие, богоносец Тарского уезда Омской губернии, деревни Сухие Пеньки.
— Так! А что значит, что ты есть богоносец?
— Это значит, ваше высокоблагородие, что я есть зерно великого русского народа, который даст миру настоящего Бога.
— Кто так учил?
— Так учил пггабс-капитан инженерных войск Федор Михайлович Достоевский. Сочинений их благородия я по малограмотности не читал, ваше высокоблагородие!
— Молодец!
— Рад стараться, ваше высокоблагородие!
— Можешь взять из моего портсигара папиросу. Одну. Если возьмешь две, то я тебя, богоносец, поставлю под винтовку. Считаны. Вскипел чайник?
Подпоручик Бубекин откинул одеяло и сел на походной кровати. Почесывая под мышкой, зевнул длинным зевком, с завыванием. Сердито посмотрел на ротного, которому в это время Влас подавал жестяную кружку с дымящимся чаем. Сказал с тоской:
— Опять, Николай Казимирович! И как вам, право, не надоест? Издевательство какое-то!
— Не нравится? — притворно, как бы пугаясь, удивился штабс-капитан Ржещевский. — Не угодил? Странно! — он полулежал в постели, отхлебывая чай из кружки. — А не желаете ли, подпоручик, разобраться, кто из нас прав и кто не прав?.. Скажем так если в нашем отечестве класс образованных людей называется интеллигенцией и вы, например, образованный человек, то имею я полное право называть вас интеллигентом?.. Нет, позвольте, позвольте! — поднял он руку, видя, что Бубекин хочет возразить. — Позвольте мне доложить вам всё обстоятельно, коли уж вы обвиняете меня в издевательстве над моим Власом… И не будем горячиться, ибо всё это — простейшая и чистейшая логика, Минто и Челпанов, которых я штудировал, готовясь к своему неудачному экзамену в академию… Да-с, элементарная логика для среднеучебных заведений и самообразования: все люди смертны, Кай — человек, следовательно, и Кай смертен. Если русский народ — богоносец, а Влас — народ, то, стало быть, и Влас богоносец, то есть — богоносец Тарского уезда какой-то там губернии. Правда, Влас?
— Так точно, ваше высокоблагородие! — дернулся солдат, всегда испуганный своим чудаковатым барином. — Знамо, богоносец, коли крест на груди ношу!
— Возьми еще папиросу. Вот вам, подпоручик, и крыть нечем!
Бубекин морщился, одевался, не отвечая. Он не хотел спора, не желал слышать набивших оскомину рассуждений, которые в конечном счете опять, как и раньше, свелись бы к тому, что русская — ядовито — так называемая «интеллигенция» ничего не стоит, не знает ни мужика, ни солдата и вообще никому и ни на что не нужна.
— Я же не виноват, что одно из ее благороднейших утверждений при логическом, последовательном развитии так легко приводится к абсурду! — кричал бы Ржещевский, яростно жестикулируя. — Вот вы восхищаетесь разными там Платонами Каратаевыми, а нынешние Каратаевы — вон они!.. Ведь они до сих пор еще не делают разницы между полом и писсуаром. Зайдите в уборную любого вагона третьего класса и вы убедитесь в этом. А как они злы, тупы, ужасны… Вы думаете, что наш современный землячок — Каратаев не прикалывал раненых? Не обирают их, даже своих, наши санитары? Я застрелил одного…
