Иван Кожедуб - Верность Отчизне. Ищущий боя
Я ждал, что старший лейтенант Гавриш разнесет меня в пух и прах, хотя он под влиянием Солдатенко стал не таким придирчивым и крутым, как прежде. К моему удивлению, комэск промолчал. А перед разбором я слышал, как командир сказал ему:
– Командир может повышать голос, но нужно понимать душу каждого человека – тем более здесь, на фронте. Ну что такой желторотый птенец мог сделать? Потерял ведущего, но все меры принял и подбитый самолет посадил. Опыта у него еще нет. Просто чудом уцелел. В переплет попал – всю жизнь будет помнить.
…Когда вечером все собрались на разбор, майор Солдатенко сказал о том, что на нашем участке фронта противник сосредоточивает большое количество авиации, подтягивает наземные войска и технику.
Вот что из его слов мне запомнилось особенно:
– Я уже говорил, что в сегодняшнем неожиданном налете на аэродром повинны многие: прозевали противника. Мы должны повысить бдительность. Надо усилить слетанность пар, звеньев и эскадрилий. Каждый должен помнить правила, так сказать, написанные кровью наших летчиков. Старший сержант Кожедуб уцелел лишь потому, что вовремя вспомнил правило: «Перед атакой посмотри назад». Нам надо еще глубже изучать опыт боевых летчиков, тактические приемы и повадки противника. Помните, – и тут мне показалось, что командир строго посмотрел на меня, – сбить самолет – не рукой махнуть. От желания до умения дистанция огромного размера. А сокращает ее боевой опыт и смекалка. И упорный труд.
В ту ночь я почти не спал. Все раздумывал о случившемся. До слез было обидно, что противник, нанеся неожиданный удар, ушел безнаказанно.
Первая неудачная встреча с врагом показала, что нам с Вано нужно лучше слетаться, подробно договариваться на земле о действиях в воздухе, тщательно проверять на земле радио. Показала она, что я еще медлителен. На собственном опыте я убедился, как необходимы боевому летчику быстрота реакции, действий. Восстанавливая в памяти все по порядку, я понял, что в критические минуты должен еще больше владеть собой, должен искать врага, первым его обнаруживать, распознавать его действия, разгадывать намерения и действовать мгновенно, навязывая ему свою волю. Такой главный вывод я сделал для себя в ту ночь. Я не пал духом и поставил перед собой цель – сбить самолет.
Не давала мне уснуть и тревога за Габунию. С нетерпением я ждал утра, надеясь, что он прилетит.
ВАНО ВЕРНУЛСЯ!
Утро не принесло успокоения: о моем ведущем по-прежнему ничего не было известно.
– Где же Вано? Жив ли? – с тревогой говорили летчики.
Мой пятибачный был надолго поставлен на ремонт. И я оставался без самолета. А ведь я сросся с ним, испытывал к нему чувство уважения. Это уважение к технике воспитал во мне еще Кальков.
Товарищи сочувствовали мне, но, как водится, подшучивали, называя безлошадным.
В довершение всех моих бед мне было приказано немедленно явиться в штаб дивизии. Там мне сказали:
– Ваш самолет не скоро войдет в строй. Поэтому вас назначают начальником поста воздушного наблюдения и оповещения самолетов – ВНОС – на передовую. Задача ответственная: своевременно обнаружить противника, передать данные, а может, иногда и помочь товарищу, наведя его на противника. От поста часто зависит и жизнь людей, и успех боя.
Новость меня сразила. Да разве я к этому стремился! Я стоял молча, навытяжку и не мог слова выговорить. Казалось, будто все это мне снится в плохом сне.
А офицер штаба спокойно продолжал:
– Сейчас вернетесь в полк, а когда получите вызов, поедете в штаб наземной армии, с которой взаимодействуем. Там вам подробно объяснят ваши обязанности.
Я попытался отговориться: да разве летчика-истребителя к этому готовят! Тогда офицер пригрозил мне военным трибуналом. Но все же в полк отпустил – до вызова.
Вернулся я туда в самом удрученном настроении. Первый вопрос о Габунии. Нет, ничего о нем не слышно. Уж он-то заступился бы за меня. А Гавриш суховат, хотя и стал внимательнее. Когда я доложил ему обо всем и попросил помочь, он ответил:
– Приказано – значит, надо ехать!
Неужели придется расстаться с товарищами, неужели летать не буду?..
И вдруг радостная весть облетела аэродром: получено сообщение, что Габуния жив и здоров – сделал вынужденную посадку в Россоши.
– Там, верно, есть магнит какой-то! – шутили повеселевшие ребята.
На душе стало легко: я даже забыл о назначении на пост наведения. А вспомнив, сказал себе: «Теперь и подавно я не могу уехать из родной части». И решил обратиться к командиру. Разыскал его на КП, взмолился:
– Товарищ командир, оставьте меня в полку. Хочу драться в воздухе. Все-таки я летчик-истребитель.
Сначала командир не соглашался:
– Пользу и там принесете. Побудете на посту, пока самолет не войдет в строй.
Но, увидев у меня на глазах слезы, он, как всегда, все понял и сжалился:
– Хорошо, останетесь. На пост наведения за вас поедет другой летчик. Будете с врагом драться. Но выделить самолет для вас сейчас нельзя – сами знаете, пока недостает их у нас. Временно будете летать от случая к случаю – на свободных самолетах.
Я был рад и этому. Меня переполняло чувство благодарности к командиру. Он заметил мое волнение:
– Да ты успокойся. Еще не поздно – отхлопочу.
Наша эскадрилья с нетерпением ждала возвращения Вано, я – особенно.
Прилетел он только на следующий день. Я сразу заметил, что у него подпалены брови и волосы.
– Эх, Вано, куда же ты делся? – спросил он, обнимая меня.
Оказывается, он тоже потерял меня из виду. И по неопытности, как и я, не знал толком, что следует делать. Вдруг он заметил, что к линии фронта летят несколько «ЯКов».
– Думаю: раз наши, значит, моя помощь пригодится. Хоть одного фашиста, да собью! Да вот обида – противник увидел нас и ушел. А я отвернул от «ЯКов» – решил вернуться на аэродром – и заблудился. Сел в Россоши: там сейчас бомбардировщики сидят. Все тебя вспоминал.
– Где тебе чуб и брови подпалило?
Вано с досадой махнул рукой.
– Торопился в полк, перезалил мотор. При запуске лишнее горючее вылилось, пламя из выхлопных патрубков в лицо ударило. Но это пустяки. Говори скорее, как ты?
Я рассказал ему о налете на аэродром, о встрече с противником. А вскоре нас с Габунией вызвал майор Солдатенко. Зная благородный, горячий характер Габунии, командир понял, что мой ведущий нарушил дисциплину из лучших побуждений. Как всегда, наш командир отнесся к нему не по-казенному и никаких взысканий на него не наложил. Он долго говорил с нами, строго предостерегая от ошибок, учил не отрываться друг от друга в воздухе. Его внушение я запомнил навсегда. Отпуская нас, он сказал дружески:
– Все дается опытом. Пройдете школу боев – станете хладнокровней и рассудительней.
