Михаил Ребров - Космические катастрофы. Странички из секретного досье
— В один из таких дней, — рассказал мне военный штурман 1-го класса Николай Романтеев, — Юра, хитро улыбаясь, спросил: "Ну что, бомбер, сегодня я тебя, наверное, обштопал — налетал 3 часа 40 минут?" "Обштопал, — согласился. — У меня всего три часа. Поздравляю!.."
27 марта, после "вывозного" на "спарке" (УТИ МИГ-15), Гагарин должен был вылететь самостоятельно на боевом МИГ-17. В плановой таблице такой полет значился.
Время проясняло ситуацию, хотя рождало нелепые, а порой и кощунственные слухи вроде того, что летчики были пьяны. Думалось: великая мудрость в грибоедовском "злые языки страшнее пистолета". Подкинул кто-то предположение, лживое по сути, и его подхватили. Но ведь правду не убьешь, не замараешь, не упрячешь навсегда. Тем более о том, кого весь мир признал "Гражданином Вселенной". И вот однажды я получаю приглашение:
"В музее Н.Е.Жуковского (Москва, ул. Радио, 17) состоится семинар специалистов, посвященный последнему полету Ю.А.Гагарина и В.С.Серегина. На нем будут подведены итоги исследований, которые проводились для установления всех обстоятельств полета и причин катастрофы. Вход по командировкам. Начальник филиала ЦАГИ…"
И тут же короткая записочка моего учителя по академии Жуковского профессора, доктора технических наук, лауреата Государственной премии Сергея Михайловича Белоцерковского: "Приходите. Вам это будет интересно".
Генерал-лейтенант авиации Белоцерковский входил в состав комиссии, которая расследовала причины случившегося 27 марта 1968 года. Много сил и знаний отдал проблеме "Электронно-вычислительная машина — Летальный аппарат", то есть численным экспериментам в аэрогидродинамике. Семинар, на который я получил приглашение, — не одноразовое собрание. Работает он более трех десятилетий. На нем обсуждаются научные проблемы, диссертационные работы, ведутся творческие дискуссии.
Я слушал выступающих, их версии и аргументы, смотрел слайды со схемами, графиками, математическим обоснованием и невольно думал: "Почему все эти предположения и утверждения появились лишь спустя двадцать лет после трагедии?"
Профессор Белоцерковский приподнял завесу над многим. Имеются 29 томов расследования, проведенного Государственной комиссией. Они содержат подробнейшую информацию о том, что предшествовало полету, хронометраж самого полета и радиопереговоры экипажа с землей, состояние техники "до" и "после", анализ ее работоспособности, карты погоды, технические описания, рапорта…
Профессор Белоцерковский высказывает свою версию
— Но все эти годы, — пояснил Сергей Михайлович, — поступали дополнения: письма, содержащие любопытнейшие детали, отчеты по исследованиям УТИ МИГ-15 (учебно-тренировочного истребителя), свидетельства прямых и косвенных очевидцев… Что-то шло самотеком, но многое собиралось, притом целенаправленно.
Мой собеседник не ставил под сомнение ни один вывод, ни одно заключение комиссии, по его мнению, весьма компетентной, высококвалифицированной. Однако высказал интересную мысль.
— Чего не хватало 20 лет назад? Я бы сказал так: двух ситуаций. Моральной — она сдерживает объективность, поскольку дамоклов меч ответственности и боязни вызвать гнев начальников "давил" на психику. И методологического аппарата, то есть единения методологии моделирования и опыта эксплуатации. В жизни мы зачастую сталкиваемся с таким вот положением: каждая из причин не является катастрофической, но в совокупности они приводят именно к такому исходу. И еще. Сколько людей — столько и версий. Практикам порой очень трудно доказать свою точку зрения. Математическое моделирование дает объективный анализ.
Логично. Убедительно. Научная истина определяется не большинством голосов участников дискуссий и не их служебным рангом, а качеством научных данных. По словам Белоцерковского, наукой была сделана попытка привести в систему всю исходную информацию, "просчитать" каждую версию. И вот вывод: при тех исходных данных, которые получены комиссией (повторяю: добротных, хотя они уточнялись и дополнялись), ни одна версия, кроме… (вот здесь я умышленно делаю пропуск) не находится в соответствии с исходными данными.
Приведу коротко главные (так они мне представляются) выводы комиссии:
"На самолете разрушений и отказов агрегатов и оборудования в полете не имелось…"
"Пожара и взрыва на самолете в полете не было…"
"Двигатель в момент столкновения с землей работал…"
"Электрическая сеть самолета находилась под током…"
"Кислородная система… была исправна…"
"Экипаж находился в работоспособном состоянии, позы обоих летчиков до конца были рабочими…" (Вот здесь и оговорю: версия это или доказанный факт? И как его можно доказать?)
Что же тогда произошло? Почему вдруг? Эти вопросы звучат и сегодня. Не берусь дать на них однозначный и исчерпывающий ответ. Не поставили все точки над "i" и участники семинара. Поэтому вернемся в то мартовское утро 1968 года.
Утром 27 марта…
Была среда, 27-е число. Первым ушел в небо разведчик погоды. "Спарку" с бортовым номером "18" (гагаринскую) готовил к полету техник А.Левицких, проверял инженер В.Самарин. Гагарин занял место в передней кабине. Серегин — в задней. После некоторой задержки. Радиообмен с руководителем полетов был четким и кратким.
Передо мной стенограмма радиообмена "625-го" (позывной Гагарина и Серегина) и РП (руководитель полетов) на 2-м канале. Время записано с точностью до секунд. Документ заверен начальником узла связи войсковой части 22737 майором Рындиным.
10 час. 15 мин. 12 сек.
625-й: Прошу на полосу.
РП: Запрещаю, 625-й.
625-й: Понял…
10 час. 17 мин. 27 сек.
РП: 625-й, на взлетную.
625-й: Понял, выполняю… В 10 часов 22 минуты Гагарин по указанию руководителя полетов перешел на другой канал связи (3-й). "Спарка" продолжала полет, а Гагарин и Серегин (он был в инструкторской кабине) выполняли запланированные упражнения. Вскоре последовал доклад Гагарина: "Задание в зоне закончил, разрешите выход на КУР 320". Добро было получено. Что происходило дальше — полная неизвестность. В 10 часов 30 минут самолет врезался в землю. Расследованием установлено: "спарка" столкнулась с землей на скорости свыше 600 км/час, с углом около 70 градусов.
Имеется и другая запись переговоров. Практически они совпадают. Но для большей убедительности приведу и ее.
— "Агат", я — 625-й. Прошу запуск, — запросил Гагарин.
Получив добро, он запустил двигатель и привычно осмотрел приборы.
Часы показывали 10 часов 17 минут 33 секунды, когда прозвучало разрешение на выруливание. В 10.18.42 Гагарин доложил:
