Шарль Голль - Военные мемуары - Единство 1942-1944
Укрепление французской власти заставило союзников несколько изменить ту позицию недоверия и подозрений, которой они до сих пор держались в отношении нас. Официальное признание Комитета освобождения Соединенными Штатами, Великобританией и Советской Россией произошло 26 августа. Ранее уже высказались Куба, Мексика, Норвегия, Греция, Польша, Чили, Бельгия.
Сказать по правде, формулы признания, избранные тремя великими державами, глубоко отличались друг от друга. Вашингтон счел нужным ограничиться самым сдержанным заявлением: "Комитет признается как орган, управляющий теми французскими заморскими территориями, которые признают его власть". Лондон прибег к тем же выражениям, но добавил: "В глазах Великобритании Комитет является органом, способным обеспечить руководство французскими усилиями в войне". Москва проявила настоящую широту. Для Советской России Комитет был представителем "государственных интересов Французской республики".
Он являлся единственным "руководителем всех французских патриотов, борющихся против гитлеровской тирании". Пример "великих" был быстро подхвачен другими странами. 3 сентября, выступая по радио по случаю четвертой годовщины войны и говоря об этих актах, я заявил: "Признание двадцатью шестью государствами Французского комитета национального освобождения является ярчайшим свидетельством нашей солидарности ради нашего торжества и ради мира".
Что касается организации власти в том виде, как она была намечена в решении от 31 июля, то она мыслилась и могла существовать лишь при условии, что подчинение военного командования правительству будет недвусмысленно признано как внутри, так и за пределами страны. Итальянская проблема показала, что дело обстояло иначе.
3 сентября Бадольо, уже несколько недель негласно поддерживавший контакт с англичанами и американцами, капитулировал перед ними при содействии миссии, направленной в Сиракузы. Одновременно союзные силы утвердились в Калабрии. Американская армия под командованием генерала Кларка подготовляла высадку в районе Неаполя и в случае необходимости должна была вступить в контакт с королем Италии и его правительством, а также с верными ему войсками, которые были сосредоточены в Риме. И вот 29 августа Макмиллан и Мэрфи вручают Массигли меморандум, в котором сообщается о предстоящей капитуляции итальянцев и предлагается Французскому комитету освобождения дать свое согласие, чтобы и от его имени, как и от имени всех Объединенных Наций, генерал Эйзенхауэр был уполномочен подписать с маршалом Бадольо условия перемирия, в которых будут учтены все интересы союзников и, в частности, интересы Франции. Указав в общих чертах, как будет проведено это дело, авторы меморандума писали: "Правительства Соединенного Королевства и США сделают все возможное, чтобы Французский комитет национального освобождения сумел направить, если он того пожелает, своего представителя присутствовать при подписании этого акта".
В ответной ноте от 1 сентября мы выразили свое согласие на то, чтобы генерал Эйзенхауэр подписал перемирие от нашего имени, как и от имени всех союзников, но просили, чтобы нам был спешно направлен проект документа, а также выразили свою готовность в любой момент послать представителя французского командования туда, где будет происходить подписание акта.
Лондону и Вашингтону представлялся таким образом случай показать, согласны они или нет, чтобы Франция была их полноправным партнером в той серии актов, которые должны были последовать за прекращением военных действий. Этот случай казался тем более благоприятным, что речь шла об Италии, где французские силы никогда не прекращали борьбы, об Италии, территория которой не могла быть отвоевана у немцев без участия нашей армии, наконец, речь шла о стране, которая среди западных участников войны не имела иного соседа, кроме Франции, и не могла рассчитывать, что без участия Франции решится ее будущее в любой сфере - территориальной, политической, экономической, колониальной. И все же нам пришлось констатировать, что в этом важнейшем деле американцы и англичане решились действовать совершенно беззастенчиво в отношении нашего Комитета, который они только несколько дней назад формально признали.
Уже 8 сентября пополудни Макмиллан и Мэрфи посетили Массигли и заявили ему, что капитуляция Италии уже совершилась и что генерал Эйзенхауэр объявит об этом через полчаса. Они вручили нашему комиссару по иностранным делам - смехотворная формальность! - текст заявления главнокомандующего союзными войсками, в котором он собирался заявить и в сущности уже заявлял в эту минуту, что он "заключил с итальянским правительством военное перемирие, условия которого одобрены английским, американским и советским правительствами".
Так как Массигли заметил, что в документе не упоминается Франция, несмотря на обещание, данное нам 29 августа в письменном виде Англией и Соединенными Штатами, его собеседники ответили, что заявление Эйзенхауэра есть прежде всего маневр, спешно предпринятый для того, чтобы произвести впечатление на итальянскую армию и население Италии в момент, когда союзники проводят на территории полуострова новую и трудную операцию. "Маневр это или нет, - возразил Массигли, - но вы мне сообщаете, что перемирие уже подписано! Когда оно было подписано? На каких условия?" В ответ Макмиллан и Мэрфи указали лишь, что генерал Жиро, председатель Французского комитета, был поставлен в известность Генеральным штабом и не сделал никаких замечаний. Той же ночью Массигли встретился с Макмилланом, и последний, после ряда настойчивых вопросов, признал, что переговоры правительств Лондона и Вашингтона с итальянским правительством идут уже с 20 августа. Но он тут же повторил, что Жиро был обо всем осведомлен.
9 сентября я собрал Комитет освобождения. Доклад нашего комиссара по иностранным делам, конечно, вызвал волнение и недовольство членов Комитета приемами и особенно намерениями англосаксов. Мы тут же публикуем коммюнике, в котором выражаем от имени Франции удовлетворение поражением Италии, напоминаем о вкладе французских армий и французского Сопротивления, принимаем к сведению заявление генерала Эйзенхауэра, но уточняем, что "жизненные интересы метрополии и империи требуют участия Франции в любом соглашении относительно Италии".
На этом заседании я спросил генерала Жиро, что побудило его не сообщить правительству и, в частности, его главе важные новости, которые были доведены до его сведения союзниками, между тем как, узнав их, мы могли бы своевременно заявить, чем союзники обязаны Франции. Жиро уверял, что не получил никакой информации относительно перемирия. Вечером того же дня Массигли сообщил Макмиллану и Мэфри, что Жиро опроверг их слова, но оба настаивали на своем, правда, сославшись не без смущения на то, что плохое знание французского языка в главном штабе Эйзенхауэра и английского языка в штабе Жиро могло стать причиной этого недоразумения. На следующий день они явились с извинениями: "Мы навели справки и убедились, что генерал Эйзенхауэр только сегодня утром сообщил генералу Жиро об условиях перемирия".
