Владимир Логинов - Живой Сталин. Откровения главного телохранителя Вождя
«Вышинский: Я спрашиваю не вообще о разговоре, а об этом разговоре.
Бухарин: В «Логике» Гегеля слово «этот» считается самым трудным…
Вышинский: Я прошу суд разъяснить обвиняемому Бухарину, что он здесь не философ, а преступник, и о гегелевской философии ему полезно воздержаться говорить, это лучше будет прежде всего для гегелевской философии» (стр. 364).
«Бухарин: Он сказал «должны», но смысл этих слов не «зольден», а «мюссен».
Вышинский: Вы вашу философию оставьте. Должен по-русски — это значит должен.
Бухарин: «Должен» имеет в русском языке два значения.
Вышинский: А мы здесь хотим иметь одно значение.
Бухарин: Вам угодно так, а я с этим имею право не согласиться…
Вышинский: Вы уже привыкли с немцами вести переговоры на их языке, а мы здесь говорим на русском языке…» (стр. 375–376).
И Вышинский с его «пролетарской прямотой», хотя отнюдь не простой, в этих дуэлях, иногда на целые страницы, то и дело берет верх, не позволяя противнику перевести игру в поле его надменной и излюбленной софистики. О которой метко выразилась бывшая соратница Бухарина Яковлева, свидетельница по плану ареста Ленина в 1918 году: «Он говорил об этом вскользь, обволакивая это дело рядом путаных и ненужных теоретических рассуждений, как это вообще любит делать Бухарин; он, как в кокон, заворачивал эту мысль в сумму пространных рассуждений» (стр. 385).
Конечно, за спиной Вышинского — вся мощь карательной машины. Но с ней Бухарин и не вступает в поединок, прекрасно отдавая себе отчет, что «я, может быть, не буду жив и даже почти в этом уверен» (стр. 408). Вся его линия на суде, местами восходя до настоящей драматической патетики, имеет одну удивительную цель: морально и логически самооправдаться за признаваемые им за собой «такие вещи», за которые «можно расстрелять десять раз» (стр. 665). Вот эта двойственность позиции — да, грешен страшно, но позвольте показать всю высь бросивших в преступный омут заблуждений — и не дает ему победы над уничтожительной трактовкой его личности Вышинским:
«Бухарин вредительство, диверсии, шпионаж, убийства организует, а вид у него смиренный, тихий, почти святой, и будто слышатся смиренные слова Василия Ивановича Шуйского «Святое дело, братцы!» из уст Николая Ивановича. Вот верх чудовищного лицемерия, вероломства, иезуитства и нечеловеческой подлости» (стр. 562).
Нет слов, жестокая закваска времени здесь, как и в другом впоследствии крылатом выражении Вышинского, рожденном на этом же процессе: «Раздавите проклятую гадину!» (стр. 596) — сквозит весьма. Но и картина преступления, которую в течение десяти дней из уймищи признаний, запирательств, перекрестных допросов выволакивает на свет железный прокурор, ужасна.
«Бухарин: Я отвечаю, как один из лидеров, а не стрелочник контрреволюционной организации.
Вышинский: Какие цели преследовала этаг организация?
Бухарин: Она преследовала основной целью реставрацию капиталистических отношений в СССР.
Вышинский: При помощи?
Бухарин: В частности, при помощи войны, которая стояла прогностически в перспективе.
Вышинский: На условиях?
Бухарин: На условиях, если говорить конкретно, целого ряда уступок… Если ставить все точки над «i», на условиях расчленения СССР.
Вышинский: Отторжения от СССР целых областей и республик?
Бухарин: Да» (стр. 322).
Идейные истоки заговора с целью свержения всей сталинской верхушки Бухарин объясняет так: «Уже в 1928 году я сам дал формулу относительно военно-феодальной эксплуатации крестьянства… Мы стали с пожиманием плеч, с иронией, а потом и с озлоблением смотреть на наши громадные, гигантски растущие заводы, как на какие-то прожорливые чудовища, которые все пожирают, отнимают средства потребления от широких масс…» (стр. 330–331).
И в начале 30-х годов сложился «контактный блок», управляемый в пределах СССР Бухариным, Пятаковым, Радеком, Рыковым, Томским, из-за границы — Троцким. Переворот сначала мыслился на волне массовых выступлений недовольства среди населения страны. Когда надежда на них не сбылась, акцент переместился на «открытие границ» для иностранных интервентов, которые в обмен на всевозможные уступки — от экономических до территориальных — посадят в Кремле на власть лидеров блока. В частности, Троцкий и Карахан, советский дипломат, участник заговора, вели переговоры с фашистской Германией.
«Бухарин: Летом 1934 года Радек мне сказал, что Троцкий уже обещал немцам целый ряд территориальных уступок, в том числе Украину. Если мне память не изменяет, там же фигурировали территориальные уступки и Японии» (стр. 372).
Открыть фронт должна была военная группа Тухачевского.
«Крестинский: Водном из разговоров он (Тухачевский. — А Р.) назвал мне несколько человек, на которых он опирается: Якира, Уборевича, Корка, Эйдемана. Затем… поставил вопрос о необходимости ускорения переворота… Переворот приурочивался к нападению Германии на Советский Союз…» (стр. 174–175).
Но так как заговорщики видели рост военно-патриотических настроений в стране, они готовили еще такой иезуитский ход. Перевалить вину за интервенцию на власть и «отдать под суд виновников поражения на фронте. Это даст нам возможность увлечь за собой массы, играя патриотическими лозунгами» (стр. 376).
Однако интервенции, ожидавшейся бухаринцами в тридцать седьмом, не произошло, и тогда осталась последняя ставка — на «дворцовый переворот».
«Бухарин: Сила заговора — это силы Енукидзе плюс Ягода, их организация в Кремле и НКВД, причем Енукидзе удалось завербовать бывшего коменданта Кремля Петерсона…» (стр. 363).
«Розенгольц: Тухачевский указывал срок, полагая, что до 15 мая (1937 г. — А. Р.) ему удастся этот переворот осуществить… Один из вариантов— возможность для группы военных собраться у него на квартире, проникнуть в Кремль, захватить кремлевскую телефонную станцию и убить руководителей…» (стр. 223).
Во исполнение главной задачи по захвату власти блок вел еще гигантскую работу как в пределах СССР, так и за границей. Были налажены связи с разведками Германии, Франции, Японии, Польши, снабжавшими деньгами зарубежную, троцкистскую часть блока. «Крестинский (дипломат, затем заместитель наркома иностранных дел. — А. Р.): Троцкий предложил мне… предложить Секту (генерал рейхсвера. — А. Р.), чтобы он оказывал Троцкому систематическую денежную субсидию… если Сект попросит оказание ему услуг в области шпионской деятельности, то на это нужно и можно пойти. Я поставил вопрос перед Сектом, назвал сумму 250 тысяч марок золотом в год. Сект дал согласие…» (стр. 229).
Но, кроме подобных зарубежных вливаний, Троцкий имел и изрядную подпитку из СССР.
