Сергей Минцлов - Петербург в 1903-1910 годах
В день выборов в Питере было очень оживленно: у Соляного городка, куда направился и я, как житель Рождественской части, с 9 ч.<асов> утра толпа. Распорядители были столь умны, что для входа и выхода многотысячной толпы предоставили только одну дверь, так что давка происходила, как на пожаре — одна волна втискивалась в здание, другая опрокидывала ее.
Я пришел к десяти часам. У входа раздавали разные черносотенные воззвания и глашения голосовать за Партию правового порядка; — раздатчики левых партий, даже кадеты допущены не были, и воззвания последних отбирались и уничтожались полицией.
Огромный сарай, предоставленный для выборов, имел вид собачьей выставки, где у стен, за черными решетками, как в клетках, сидели за столами приемщики. Над каждым столом возвышалась палка с буквами алфавита и №№, по которым должны были разделяться податели голосов. В загонах сидело по три приемщика; один принимал повестку и опускал ее в «урну», имевшую вид огромного почтового ящика, густо вымазанного сажей; сидевший посредине отмечал в книге фамилию. Я подал голос за «кадетов», перед самыми выборами переименовавших свою партию более понятным для массы образом — в Партию народной свободы.
Оправдает ли она наши ожидания??..
Несмотря на драконовые меры не только против редакторов сатирических изданий, но даже и против типографий, печатавших их, — число последних дошло до безумной цифры: с 17 октября вышло более шестидесяти названий. Их конфискуют, жгут, режут, а они растут себе, как ни в чем не бывало.
4 апреля. Ждали к Пасхе амнистии политическим заключенным, число которых, по официальным сведениям, свыше 70 тысяч, и ничего не дождались. В насмешку говорили, что амнистия будет дана только устроителям погромов!
На смену нам идет совсем другое поколение. Кто из нас в детстве имел понятие о забастовках, политических ссылках и т. п.? Теперь дети, даже у родителей, намеренно скрывающих от них все творящееся на Руси, — играют в забастовки, в митинги, с жадностью хватают газеты, так бесконечно скучными казавшиеся нам в 10–12 лет. напр., девочки в нашем коммерческом училище играют в митинги, и когда старшие являются угомонять возню, то пресерьезно отвечают, «как же быть — мы играем в митинг, надо же нас разгонять!»
Грошовые социальные брошюры идут нарасхват и покупаются, главным образом, подростками и рабочими. Кто в наше время в 12–13 лет променял бы Жюля Верна на Маркса и Майн-Рида на Бебеля?!
20 апреля. Напряженно ждем Думу. А пока что — лупят нас нагайками, разгоняют даже самые невинные собрания и усиленно обыскивают. Такой свободы давненько, со времен Грозного, не было еще на Руси!
Жена недавно была на одном из обычных, исключительно дамских, так называемых «воскресных» собраниях общества попечения о молодых девицах. Никакой политики это общество не касается; тем не менее, к ним пожаловал некий чин с оранжевыми кантами и весьма развязно уселся среди дам слушать их разговоры; возмущенные дамы отомстили ему тем, что сейчас же очистили места близ него, а хозяйка дома — (собрания эти происходят поочередно у дам-патронесс на квартирах) приказала обнести его чаем. Чин, однако, этим не смутился: кожа на них высокой выделки!
21 апреля. Пропаганда среди войск идет усиленная. Социал-демократы издают специальную газету для них «Казарму»[192], конечно, нелегальную. От членов военной организации их слышал, что Кронштадт настолько опять подготовлен к восстанию, что боятся, как бы не вспыхнуло оно у них преждевременно. Из питерских войск очень надеются на преображенцев, за исключением какой-то одной, кажется, царской роты, и на Петропавловский гарнизон. В Царском, Гатчине и др. окрестностях солдаты начинают устраивать митинги и, видимо, пробуждаются… Предание свежо…
Много говорят и пишут в газетах все эти дни о пресловутом Гапоне. Окончательно выяснилось, что за гусь и какую скверную, хотя все же еще загадочную, роль играл он в деле 9 января. Он действовал на два фронта и увлекался и там и тут.
26 апреля. Опубликованы «основные законы», — вернее, последние судороги самодержавия. Кем надо быть, чтобы придумывать и издавать новые законы чуть не за день перед Думой?..
На этих днях ушли в отставку Витте и Дурново, а с ними и прочие министры. Дурново в награду за труды получил 200 000 р.
По Питеру ездят и ходят войска, как перед генеральным сражением; вокзалы переполнены солдатами и жандармами; обыскивают пассажиров без стеснений, и на днях обыскали даже нескольких депутатов.
27 апреля. Вот и великий, долгожданный день! На улицах флаги, но праздничного оживления не заметно. Фабрики все работают. На углах улиц белеют плакаты, объявления нашего остроумного градоначальника, распорядившегося прекратить движение по двум мостам через Неву.
Вышел на Невский; народа даже меньше, чем в обыкновенные будни. Только на углах Морской, да под аркой штаба толпились небольшие кучки любопытных; ни к Александровскому саду, ни на Дворцовую площадь, ни по Мойке не пропускали никого. Постоял несколько минут под аркой, посмотрел на красную и белую линии казаков и кавалергардов, выстроенных перед дворцом, и пошел обратно. Во дворце происходил в это время прием Думы.
Депутаты I Государственной Думы у Зимнего дворца 27 апреля 1906 г.
6 ч. вечера. К 4 ч. члены Думы съехались в Таврический дворец. Войск и полиции нагнано было к нему вдвое больше, чем публики; толпа стояла все же весьма порядочная; преобладало студенчество, курсистки и интеллигенция. Чувствовали себя все чрезвычайно свободно и вскоре начали задирать войска: раздались свистки, крики «долой» и «прочь», словом, начался было скандал, и только появление обер-полицеймейстера, обещавшего удалить войска, успокоило толпу. Войска, действительно, сейчас же ушли, и публика взялась под руки, устроила цепи и успокоилась. Какой-то министр хотел подъехать к самому дворцу в карете; раздался вой, лошадей ухватили под уздцы и заставили его высадиться и шествовать пешим манером. Члены Думы пробирались гуськом, кланялись, жали тянувшиеся к ним руки; их встречали и провожали аплодисментами и криками: «Амнистию, амнистию!» Более всех оваций выпало на долю Родичева[193].
Речь Николая II к депутатам I Государственной Думы в Георгиевском зале Зимнего дворца 27 апреля 1906 г.
10 ч. вечера. От бывших на приеме во дворце слышал, что государь тронную речь свою, состоящую всего из трех-четырех фраз, читал по бумажке; Мария Федоровна выглядела презлющей, молодая императрица сидела вся пунцовая, и обе, не досидев до конца, удалились. Богатая, хотя не подновленная и грязная, обстановка особого впечатления на депутатов-крестьян не произвела. Вообще все выборные были очень сдержанны и скорее угрюмы: значит, чувствуют, какая ответственность перед избирателями лежит на них! Один крестьянин глядел, глядел на раззолоченный мундир какого-то придворного и сказал вполголоса: «ежели б с одного его зада золото снять — две деревни цельный год прокормить хватило бы!»
