В. Арамилев - В дыму войны. Записки вольноопределяющегося. 1914-1917
Митинги вступают в новую фазу.
Тревогой и страстью наливаются речи ораторов.
От общих суждений переходят к конкретным предложениям.
Камень преткновения всех партий – война.
Монархисты и черносотенцы, кадеты с «подпольным стажем», эсеры и меньшевики провозглашают:
– Война до победного конца!
Буржуазная публика этот лозунг одобряет.
Солдаты, особенно побывавшие на фронте, ругаются:
– Сами поезжайте на фронт!
– Не желаем воевать!
Солдаты симпатизируют большевикам.
Людям в измызганных шинелях самый близкий лозунг – четкий лозунг большевиков:
«Мир без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народностей».
Солдаты все знают, что большевистский лозунг о войне означает немедленное прекращение войны. Популярность большевиков неуклонно возрастает. В предстоящих выборах в учредительное собрание пятнадцатимиллионная армия, вероятно, опустит шары в большевистскую урну. И, если в учредительном собрании большевики окажутся в меньшинстве, армия поднимет на штык этого «хозяина» земли русской.
Недавно в Ботаническом саду митинг закончился дракой. Солдаты свистят, улюлюкают ораторам, призывающим воевать «до победы».
Сторонники войны и офицеры, переодетые в штатское, травят солдат.
– Семечками торгуете!
– Папиросками спекулируете!
– Без поясов по городу ходите!
– Хлеб казенный жрать мастера, обмундирование требуете, а воевать за вас Александр Сергеевич Пушкин должен?!
– Изменники!
– Свободу продаете!
– Не свободу им, а кнут хороший надо!
Солдаты, не искушенные в логике и диалектике, отвечают ядреным окопным матом.
Кавалерийский офицер-неврастеник вчера ударил солдата-гвардейца ладонью по щеке.
Началась баталия.
Солдатам на помощь прибежали рабочие близлежащих заводов.
Офицеров, буржуев, сторонников войны изрядно помяли и выгнали из сада.
Через полчаса митинг открылся снова. Ораторы провозглашали:
– Долой войну!
Слушатели горячо аплодировали и кричали:
– Правильно!
– Согласны!
* * *Жаркий полдень.
Митинг в саперном батальоне.
На открытом воздухе в обширном дворе распластались живописные группы разомлевших от зноя солдат.
В центре двора маленький столик под красной скатертью. На столике графин с водой, колокольчик – бутафория и реквизит митинга.
Тут же примостилась сбоку опрокинутая вверх дном бочка из-под сельдей. Это – трибуна.
Ораторы все «социалисты», но «разных толков»: народные социалисты, меньшевики и социалисты-революционеры.
Все на войну напирают: «Нужно разбить Германию».
Настроение солдат-сапер колеблющееся.
Наговорились.
Меньшевики предлагают на голосование свою резолюцию, эсеры и энэсы – свою.
Потом меньшевики и эсеры объединили свои резолюции в одну, «чтобы не разбить голосов».
Резолюция, вероятно, прошла бы.
Но из толпы слушателей к ораторской бочке напористо продирается широкоплечий степенный бородач-сапер. Просит слово «по поводу резолюций».
Командир батальона топотом совещается с ораторами.
Бородача уже заметили солдаты. Со всех уголков двора ему приветливо улыбаются и кричат:
– Степаныч, не подгадь!
– Дать высказать свою мнению Степанычу!
Бородач получает слово и лезет на бочку.
Тишина. Солдаты вытягивают нетерпеливо шеи.
– Свой. Что-то скажет? Вдруг обремизится?
Окающим поволжским говорком размашисто и уверенно начинает он речь:
– Товарищи! Нам вот просветители наши и учителя предлагают резолюцию по военному и политическому вопросу принять. Что же! Мы не прочь от этого. Резолюции – дело хорошее. Только как же мы будем принимать эту резолюцию, когда от большевистской партии оратора не было и резолюции нет.
Энти резолюции хороши, а може, болыневицкая еще лучше? Може, она нам в самый раз будет? Тады как?
– Большевики были приглашены на митинг, – громко кричит председательствующий за столиком офицер. – Сами не захотели придти. Не хотят, значит…
– У большевиков кишка тонка, – острит какой-то задира, не видимый в толпе.
Толпа густо шипит в знак протеста.
Бородач машет рукой, призывая к порядку. Любовно оглаживает широкую, распустившуюся под ветром бороду.
– Помолчите, товарищи, одну минуточку. Сейчас я закончу. Большевики были приглашены – это справедливо. Но почему не явились?
Он делает паузу, как бы ожидая ответа со стороны аудитории. Застыл в любопытстве устланный телами солдатскими двор.
Обведя всех глазами, громко и отчетливо говорит бородач:
– Большевики не могли придти потому, что они члены рабочей партии. Почти все они днем заняты на работе. Вечером будет у нас представитель большевистского комитета, сделает нам свое разъяснение. Тогда и резолюции принимать будем.
Разрядилось напряжение. Тяжело дышат распаренные тела.
– Правильна! – гудит по рядам.
– С ентова и начинать надо было!
Бурным всплеском сочувственных аплодисментов солдатская масса снимает с трибуны своего оратора, и когда он проходит по рядам, вслед ему летят десятки теплых, ласковых слов.
За объединенную резолюцию меньшевиков и эсеров поднимается несколько рук. Против – три тысячи.
* * *Призваны в армию все бывшие городовые жандармы. В наш батальон две сотни их влили. На дворе с ними ежедневно занимаются шагистикой, ружейными приемами.
Пузатые, краснокожие, раскормленные, точно быки, с чудовищными усами они так мало похожи на солдат военного времени.
Широкие, выпуклые, как натянутый барабан, груди обильно украшены стертыми, вылинялыми медалями.
Солдаты относятся к ним враждебно. Встречают и провожают колкими замечаниями.
Эти настроения передались и унтерам, ведающим «переподготовкой» городовых.
Унтера гоняют их по двору точно новобранцев: «Мы вам спустим жир-то».
Когда городовые протестуют против муштры, унтера, выкатив глаза, орут:
– Ага, вам новая власть не хороша?
– Царя надо?! У, гниды!
– Фараоны!
Городовые робко втягивают бритые головы в плечи и опускают виновато глаза.
А унтера продолжают:
– На фронт ехать – чести для вас много! На фонарных столбах ваше место, вон где! Кровь пили народную!
* * *На Марсовом поле ежедневно маршируют женские ударные батальоны, организованные женщиной-прапорщиком Бочкаревой.
Сама Бочкарева становится популярной, как Кузьма. Крючков. Ее портреты – тупое, квадратное лицо гермафродита с толстыми губами – вывешиваются в штабах, в казармах…
Бочкаревские ударницы одеты в обыкновенные солдатские штаны и гимнастерки. На ногах – грубые мужские сапоги.
Эмансипация полная.
