Константин Кромиади - «За землю, за волю!» Воспоминания соратника генерала Власова
После смоленской неудачи Власов отказывался принять предложение ехать в Псков, но немецкие друзья убедили его в необходимости поехать, познакомиться с командованием Северного участка фронта, которое старается помочь осуществлению его идеи, и Власову пришлось согласиться. Грозным и категорическим приказом Кейтеля весь план был сорван, и инициаторам этой поездки пришлось во избежание эксцессов в пути снабдить Власова своим сопровождающим и вернуть его в Берлин.
В Берлине же вместо лагеря военнопленных капитан Штрикфельдт уже приготовил для Власова виллу в Даесме, на Кибитцвег, 9, и приставил к нему своего доверенного С. Фрелиха, как охрану от неожиданных неприятностей. Вилла эта находилась в ведении Оберкомандо дер Вермахт (ОКВ), и туда ни один нежелательный гость не имел права войти без разрешения полковника Мартина из ОКВ. Однако, несмотря на обе неудачно сделанные попытки, сначала на Среднем участке фронта, а потом на Северном, оппозиционеры не унимались и придумывали новые пути и меры воздействия на Главное командование. Дело дошло до того, (см.: Штрикфельдт. Между Сталиным и Гитлером), что один из генералов, имя которого не названо, пригласил Власова на встречу в университете, в кабинете одного из профессоров, и в присутствии и при посредстве самого Штрикфельдта, как переводчика, сказал ему, чтобы он и дальше держался своих позиций и не отступал ни в чем, а скоро будет смена власти и Главнокомандования.
При этом нужно заметить, что фронт оппозиционеров окреп и увеличился, захватил даже и эсэсовские фронтовые части, в связи с чем возникла необходимость самому Гиммлеру выступить перед своими эсэсовцами, оскверняя и черня Власова и его идею. Таким образом, чем больше усиливалась и активизировалась оппозиция, тем больше верхушка нацистов ненавидела вместе с нею и Власова, и одно произношение его имени кем бы то ни было приводило фюрера в бешенство. А время шло, дела немцев ухудшались, и сами нацисты чувствовали, что земля под их ногами начинает гореть; видимо, и сам Гитлер заколебался, но не разговаривать же ему с этим русским ненавистным Власовым? И все-таки…
В феврале 1944 года неожиданно приехал из Далемдорфа к Андрею Андреевичу ротмистр Деллингсхаузен с предложением от командующего войсками восточных областей, генерала Кестринга ехать в Восточную Пруссию с ним на отдых. Власова это неожиданное предложение поразило, и он сказал: «Помилуй Бог! Я устал от ничегонеделания, я работать хочу». На что смущенный Деллингсхаузен ответил: «Андрей Андреевич, это нужно». Власов понял, что это приказ в форме предложения, и, покраснев, коротко произнес: «Так бы и сказали». Деллингсхаузен окончательно растерялся и смущен был так, как будто он был виноват в происходящем. Произошла пауза, после которой Власов порывисто встал и сказал адъютанту Антонову приготовить его чемодан и приготовиться самому сопровождать его.
Власова тогда увезли в Морисфельде к полковнику Мальцеву с его летчиками. Сопровождать Власова поехали Деллингсхаузен, Фрелих и Антонов.
Тут я должен сделать маленькое отступление. Дело в том, что до конца 1943 года войсками восточных областей[33] командовал генерал Хельмих. Это был настоящий строевик, политикой не интересовался и в деле Власова никак себя не показал.
При нем был дан приказ Гитлером о переброске добровольческих частей с восточного фронта на западный, и на Власова это тогда так сильно подействовало, что он решил все бросить и вернуться в лагерь военнопленных. Его друзья долго и упорно его уговаривали не делать этого ради русских, очутившихся в Германии на положении беспризорных, и говорили, что он им нужен, что его имя для всех них — якорь спасения. И Власов не только остался, но, когда узнал, что русские части во Франции очутились в тяжелом положении, послал туда целую организацию во главе со своим помощником В.Ф. Малышкиным, помочь людям в их беде.
Короче говоря, генерал Хельмих на посту командующего войсками восточных областей ничего ни плохого, ни хорошего для Власова не сделал. Но с первого января 1944 года его сменил генерал Кестринг, родившийся и выросший в Москве и при большевиках служивший там германским военным атташе. Власова это назначение обрадовало, ибо хотя Хельмихи и Кестринги погоды тогда не делали, но все-таки приятно было иметь дело с человеком, который понимает наши нужды и заботы. А в этом отношении уж кто-кто, а Кестринг, конечно, должен нас понять лучше других. Однако проходили дни и недели, а Кестринг не давал Власову себя почувствовать — и вдруг приезжает Деллингсхаузен с таким странным и неожиданным предложением.
Итак, Власова увезли в Восточную Пруссию, а на следующий день в Дабендорф приехал генерал Кестринг на смотр школы. После смотра он вызвал к себе генерала Малышкина и предложил ему занять место Власова, на что Малышкин ему ответил, что он с удовольствием и дальше будет работать под руководством генерала Власова. После такого афронта Кестринг сделал аналогичное предложение генералу Трухину, и тот ответил почти такими же словами, как и Малышкин. Так прошел первый и долгожданный визит Кестринга, оставив у генералов глубокое разочарование.
А через некоторое время после этой неудачной попытки привезли обратно Власова как ни в чем не бывало. Принадлежала ли эта идея самому Кестрингу или же она была продиктована ему сверху, трудно сказать. Власова это сильно задело, и он возненавидел Кестринга, избегал встречи с ним, не хотел его видеть, называя его хитрой лисой. Их первой встрече суждено было состояться только в Праге, при обнародовании Манифеста КОНРа, на котором Кестринг присутствовал официально как командующий войсками восточных областей.
Нужно ли описывать моральное состояние Власова после подобных сюрпризов? Даже такой волевой человек, как он, и то выходил из себя от таких интриг, ведущихся за его спиной, как это позволил себе сделать генерал Кестринг. А главное — все это происходило тогда, когда германская армия уже сильно сдала и сопротивляемость ее значительно упала, когда по вине Гитлера и его нацистов коммунисты преодолели кризис начала войны и стали вытеснять немцев из оккупированных территорий и когда и русская освободительная борьба по вине того же Гитлера упустила значительную долю своих возможностей. И несмотря на все это, Гитлер и иже с ним еще не поддавались влиянию здравого смысла и продолжали держаться за свои уже давно проигранные позиции.
Тогда Власов многих подробностей не знал, но в общих чертах знал все и судил правильно. Он исходил из того, что обманчивая немецкая пропаганда, для которой гитлеровцы стараются использовать его имя, для наших людей на той стороне не доходчива. Они еще с весны 1942 года научились верить не немецким словам, а делам. А немецкая пропаганда, которая иногда ведется к тому же из рук вон плохо, убивает у людей последние иллюзии, которые они питали по отношению к немцам в начале войны, когда сдавались при первой возможности им в плен или очертя голову брали винтовку в руки и шли с ними вместе против коммунистов. Теперь люди, наученные горьким опытом, от немцев ждут не слов, а дела. Власов часто осуждал аморальное поведение Гитлера и его окружения, говоря, что они виноваты перед русским народом, ждавшим помощи, в том, что вместо ожидаемой помощи решили использовать его тяжелое и безвыходное положение и навязать ему свое рабство; они виноваты перед всем человечеством в том, что во имя своих алчных целей не дали использовать представившуюся возможность надеть на коммунизм смирительную рубашку; они виноваты и перед своим собственным народом, доверившим им свою судьбу, и погубили его вместе с собою, хотя и была возможность избавить его от окончательного разгрома.
