Маргарита де Валуа - Маргарита де Валуа. Мемуары. Избранные письма. Документы
Мадам де Турнон, очень мудрая и осторожная женщина, посчитала себя оскорбленной и призвала к себе м-ль де Турнон, разлучив ее с сестрой, мадам де Балансон. И так как характер у нее был властный и суровый, не замечая, что ее дочь уже выросла и нуждается в более мягком обхождении, она кричала на нее и попрекала без устали, так, что у девушки от слез никогда не просыхали глаза, хотя все, что делала м-ль де Турнон, заслуживало только похвал – просто у ее матери была естественная склонность к строгости.
М-ль де Турнон желала единственно поскорее избавиться от этой тирании, испытав огромную радость от того, что я собираюсь во Фландрию, поскольку надеялась, что маркиз де Варанбон там ее встретит, что и случилось, и, будучи уже в состоянии вступить в брак, совершенно отказавшись от длинного облачения, попросит ее руки у ее матери. Выйдя замуж, она смогла бы освободиться от материнских назиданий. В Намюре она встретила обоих братьев, как я уже говорила, – маркиза де Варанбона и младшего Балансона. Последний, в отличие от маркиза, не обладая столь приятной внешностью (даже близко), общался с девушкой, добивался ее внимания, но сам Варанбон, все то время, пока мы пребывали в Намюре, даже не сделал вид, что знаком с ней... Отчаяние, сожаление, печаль разрывали ей сердце, а ведь ей, наоборот, приходилось изображать хорошее настроение, когда он находился рядом, не показывая, что она чем-то расстроена. Вскоре после того, как братья покинули наш корабль и простились с нами, с м-ль де Турнон случился такой сердечный приступ, что она кричала при каждом вздохе, как будто испытывала смертельные боли. Поскольку не было иной причины ее несчастья, смерть боролась с юностью восемь или десять дней и, вооруженная разочарованием, осталась в итоге победителем, похитив девушку у ее матери и у меня, [119] принеся горе одной, не меньше, чем другой. Ибо ее мать, несмотря на все строгости, любила ее безмерно.
Погребальные церемонии м-ль де Турнон были организованы со всеми почестями, какие были возможны, что и полагалось делать в отношении членов столь знатного рода, к которому она принадлежала, являясь также родственницей королевы моей матери. В сам день похорон четыре дворянина моего дома несли ее тело, и одним из них был Ла Бюсьер [483], всю свою жизнь страстно воздыхавший по девушке, но так и не посмевший ей открыться по причине ее добродетели, которую он ценил в ней, и неравенства в их положении. И вот он, держа эту печальную ношу, беспрестанно убивался, хороня свою любовь. Печальная процессия двигалась по середине улицы по направлению к большой церкви.
[Тем временем] маркиз де Варанбон, виновник этого несчастного события, спустя несколько дней после моего отъезда из Намюра, раскаиваясь в своем жестокосердии и снова воспылав прежней страстью к м-ль де Турнон в ее отсутствие (странное дело!), хотя при ней он был способен демонстрировать только равнодушие, решился приехать и просить ее руки у ее матери, доверившись, возможно, своей удачливости, которая помогала ему быть любимым всеми, на кого он обращал свое внимание. Фортуна ему сопутствовала и в дальнейшем, когда немного позже он взял в жены одну герцогиню, даже против воли ее родственников [484]. Убеждая себя, что ошибка, которую он совершил, легко будет прощена его возлюбленной и, повторяя часто по-итальянски, «что сила любви прощает преступление», он попросил дона Хуана позволить ему отправиться ко мне с поручением. Прибыв вскорости [в Льеж], он застал как раз момент, когда тело девушки, невинной и несчастной, прекрасной в своем целомудрии, несли посередине улицы. Большое число участников этой процессии не позволило ему двигаться дальше. Он посмотрел, в чем дело. Издалека он увидел, что в центре этой большой и опечаленной группы людей в траурных одеждах находится белое сукно, покрытое гирляндами цветов. Он задал вопрос, что происходит. Кто-то из городских жителей ему ответил, что это похороны. Решив полюбопытствовать. [120] Варанбон пробрался до первых рядов процессии и навязчиво начал выспрашивать в толпе, кого же хоронят. О, смертельный ответ! Любовь, мстящая за подлую измену, пожелала также подвергнуть испытанию его душу; из-за своего пренебрежительного забвения он должен был страдать у тела своей возлюбленной: она поразила его стрелами Смерти. Кто-то из участников церемонии ему ответил, что умерла м-ль де Турнон. От этих слов он лишился чувств и упал с лошади. Его отнесли в ближайший дом, думая, что он скончался. Я уверена, что душа его, пребывая в такой крайности и желая только справедливости, готова была соединиться с душой м-ль де Турнон в смерти, поскольку в земной жизни она опоздала это сделать, и, отправившись в иной мир просить прощения у другой, которая оказалась там по причине пренебрежительного отношения, оставила тело маркиза на какое-то время без признаков жизни. Вернувшись оттуда, она оживила его снова, чтобы дать ему еще раз пережить Смерть, поскольку он недостаточно был наказан за свою неблагодарность [485].
По завершении этой печальной обязанности я оставалась в окружении иностранцев, желая отвлечься от того горя, которое я испытала от потери столь благородной фрейлины. Епископ (называемый Его Милостью) или его каноники приглашали меня на пиры в различные дома и в прекраснейшие сады, каковых было много в самом городе и за его пределами и которые я посещала ежедневно, сопровождаемая епископом и иностранными дамами и сеньорами, как я уже говорила. Последние каждое утро собирались в моей комнате, чтобы сопровождать, меня в сад, где я пила свою воду. Ибо принимать ее нужно было в движении, прогуливаясь. Несмотря на то что врачом, прописавшим мне воды, был мой брат, тем не менее, они оказали на меня столь благотворное воздействие, что в течение последующих шести или семи лет мое воспаление на руке совсем не чувствовалось... После прогулки в саду мы проводили день все вместе, принимая приглашение позавтракать в каком-нибудь доме, а после бала отправлялись к вечерне в один из монастырей. Отобедав, занимались тем же самым – шли на бал или лечились водой под музыку.
Так прошло шесть недель – именно столько времени обычно отводят для водолечения и столько было предписано г-же [121] принцессе де Ла Рош-сюр-Йон. Когда мы приступили к сборам для возвращения во Францию, приехала мадам д’Аврек, направлявшаяся к своему мужу в Лотарингию, и которая поведала нам о странных переменах, случившихся в Намюре и во всей этой провинции после моего отъезда. В тот же день, когда я покинула город, дон Хуан, сойдя с моего корабля, сел на лошадь и, под предлогом желания поохотиться, проследовал к воротам Намюрской крепости, ему не принадлежавшей. Сделав вид, что случайно оказался здесь, перед воротами, и попросив осмотреть крепость, он захватил ее, сместив ее капитана, назначенного [Генеральными] Штатами, а кроме того, пленил герцога Арсхота, господина д’Аврека и ее саму. Однако, после многочисленных жалоб и просьб, отпустил на свободу ее деверя и ее мужа, но ее оставил в качестве заложницы, пока они не проявят свою лояльность. Ибо все провинции [Фландрии] запылали огнем и взялись за оружие.
