Вернер Мазер - Адольф Гитлер. Легенда. Миф. Действительность
Спустя несколько дней после этого вечера в «Штернэккерброй» Гитлер получил от партийного руководства ДАП открытку, в которой сообщалось, что 16 сентября в гостинице «Альтес Розенбад» на Херрн-штрассе, 48, состоится заседание руководства ДАП, что правление просит его принять в нем участие и что он уже «принят в Германскую рабочую партию». «После мучительных размышлений в течение двух ночей, — вспоминал Гитлер в 1924 г., — я пришел к убеждению, что должен сделать этот шаг… Назад дороги уже не было. Так я подал заявление о приеме в Германскую рабочую партию и получил временный членский билет под номером семь».[136] Он стал, хотя поначалу и без собственного согласия, членом партии, существовавшей только в Мюнхене и насчитывавшей к 16 сентября 1919 г. вместе с ним 55 членов. В это время, когда Гитлер, по его словам, принимал важное решение в своей жизни, он считался в глазах армейского начальства человеком, взгляды которого на основные политические вопросы достойны опубликования.[137] Так, например, офицер Генерального штаба Майр подтвердил 10 сентября 1919 г., что получил соображения Гитлера по вопросам расселения и одновременно чрезвычайно вежливо попросил его в ближайшие дни подготовить программное заявление по еврейскому вопросу.
В тот же день, когда Гитлер посетил заседание правления ДАП, он написал свое «исследование» по еврейскому вопросу, в котором потребовал «полного удаления евреев». Этот документ он подписал своим именем.[138] В нем, в частности, говорилось: «Если опасность, которую еврейство представляет сегодня для нашего народа, выльется в его недвусмысленное отрицание со стороны большей части нашего народа, то причину этого отрицания следует искать не в ясном понимании осознанного или неосознанного планомерного пагубного влияния евреев во всей их совокупности на нашу нацию. Оно возникает главным образом в ходе личного общения, под тем впечатлением, которое оставляет еврей как индивидуум… Из-за этого антисемитизм легко приобретает характер простого чувственного явления. А это неправильно. Антисемитизм как политическое движение должен и может определяться не чувствами, а только осознанием фактов…
Прежде всего, еврейство представляет собой безусловно расу, а не религиозное сообщество. Сам еврей никогда не называет себя еврейским немцем, еврейским поляком или еврейским американцем, а только немецким, польским или американским евреем. Никогда еще еврей не перенимал от других народов ничего, кроме языка… Даже иудейская вера не может быть определяющей в вопросе, является ли человек евреем или неевреем… Благодаря тысячелетнему кровосмешению, часто осуществлявшемся в самом узком кругу, евреи в целом лучше сохранили свою расу и свои особенности, чем многие другие народы, среди которых они жили. Таким образом, налицо факт, что среди нас живет не немецкая, а чужая раса, которая не хочет и не может пожертвовать своими расовыми особенностями, отказаться от своих чувств, мыслей и стремлений и которая тем не менее имеет в политическом плане те же права, что и мы. Если уж даже чувства евреев сосредоточены на чисто материальных вещах, то тем более это касается их мыслей и стремлений. Танец вокруг золотого тельца становится ожесточенной борьбой за все те вещи, которые, по нашим понятиям, не могут быть высшей целью. Ценность каждого человека определяется уже не его характером, не значением его достижений для общества, а исключительно величиной его состояния… Величие нации измеряется уже не по сумме ее моральных и духовных сил, а только по богатству ее материальных ресурсов. Из этих чувств вырастают те мысли и стремления к деньгам и к защищающей эти деньги власти, которые заставляют еврея выбирать любые средства для достижения этих целей и безжалостно пользоваться ими. В государствах, управляемых аристократией, он ищет покровительства королей и князей и использует их в качестве сосущих кровь пиявок для собственного народа. В демократических странах он ищет благоволения масс, пресмыкается перед кумирами народа, но признает только один кумир — деньги. Он разлагает характер правителя византийской лестью, разлагает национальную гордость и силу народа издевкой и бессовестным насаждением пороков. Его средством в этой борьбе является общественное мнение, которое извращается прессой. Его власть — это власть денег, которая с помощью процентов бесконечно умножается в его руках… Все, что заставляет человека стремиться к высшим идеалам — будь то религия, социализм или демократия, — превращается для него в средство, чтобы удовлетворить свою алчность к деньгам и власти. Его деятельность превращается в расовый туберкулез для народов. А из этого можно сделать следующий вывод: антисемитизм, возникший по чисто чувственным причинам, найдет свое последнее выражение в форме погромов. Разумный же антисемитизм должен привести к планомерной законной борьбе и устранению привилегий для евреев. Его конечной целью неизбежно должно стать полное удаление всех евреев».
ГЛАВА 5
ДУХОВНЫЙ МИР
Когда тридцатилетний Гитлер появился в Мюнхене после первой мировой войны, которую он считал более важной, чем «тридцать лет учебы в университете», у него в ходе прожитых лет уже в общих чертах сформировалось мировоззрение. «Вена была и осталась для меня школой жизни, — пишет он в ландсбергской тюрьме, — где сложились основы моего мировоззрения в целом и политический подход к частностям. В дальнейшем мне пришлось усовершенствовать эти основы в некоторых деталях, но они уже никогда не покидали меня». Это «мировоззрение» (любимое слово, которое постоянно присутствовало в лексиконе Гитлера уже начиная с 1908 г.) поэтапно складывалось в Линце, Штайре, Вене и Мюнхене. Родительский дом и окружение, некоторые из учителей, учеба в Линце, Вене и Мюнхене, диспуты с зачастую агрессивно настроенными разношерстными обитателями общежития в Вене с 1909 по 1913 г., опыт фронтовика с 1914 по 1918 г., агитатора в рейхсвере и партийного деятеля, изучение литературы стали источниками этого мировоззрения,[139] которое окончательно сформировалось между 1922 и 1925 гг.
На судебном процессе над Гитлером после путча в ноябре 1923 г. в Мюнхене он сказал: «Я уехал из Вены абсолютным антисемитом, заклятым врагом всего марксистского мировоззрения и пангерманистом по убеждениям», а вскоре после написания книги «Майн кампф» он заявил в суде, что дух противоречия и готовность к борьбе, даже если она не обещает успеха, являются главным содержанием его мировоззрения. Когда он в 1913 г. приезжает в Германию, он ненавидит свою родину, евреев, социал-демократию, профсоюзы, парламент, демократию, «массы» и людей вообще. Он ненавидит всё и ни к чему не испытывает сострадания. Не случайно он не заводит новых знакомств, делая эскизы в районе ночлежки для беспризорных в Майдинге. Ему импонируют только жестокое насилие и отсутствие жалости. «Если иссякла сила для борьбы за собственное здоровье, — пишет он в "Майн кампф", — то исчезает и право на жизнь в этом мире, полном борьбы». А четыре года спустя, 2 апреля 1928 г., он заявляет: «Какой бы цели ни достиг человек, он обязан этому своим творческим силам и своей жестокости». В биографической литературе такие его высказывания объясняются следствием негативного опыта в общении с обитателями ночлежки, с тунеядцами и ворами в Вене. То, что эти выводы могли стать результатом интенсивного изучения литературы, не укладывается в схемы биографов, хотя однозначно доказано, что эти представления происходят из литературных «источников». Гитлер не только регистрировал результаты своего самообразования, но и постоянно давал им оценку, а в конечном итоге сделал их основополагающими, причем не только для своей собственной жизни. Поэтому решающее значение имеет то, что он читал и в чем сомневался, чему учился и во что верил. До сих пор почти все без исключения биографы сводили круг его чтения всего лишь к немногим образцам духовного наследия и к тривиальной литературе, принимая на веру его собственные высказывания на этот счет, хотя они в очень многих случаях не соответствуют действительности. Кроме того, взгляды Гитлера, сформировавшиеся в Вене, хорошо укладываются в рамки его более поздних представлений, которые он формулировал с несколько другими оттенками, а нередко и придавал им совершенно другой смысл. Лишь очень немногие авторы взяли на себя труд непредвзято проанализировать его познания в литературе и духовный мир. Исключение составляют только Эрнст Нольте и Перси Эрнст Шрамм,[140] но и они пытаются втиснуть Гитлера в слишком узкие рамки. Так, Гитлер предстает в описании Шрамма исключительно как духовное порождение XIX столетия, что верно лишь отчасти. Это видно уже из того факта, что на егоотношение к религии оказали влияние стоики и что оно демонстрирует весьма тесную связь с идеями эпохи Просвещения. Особенно сильно искажается образ Гитлера теми биографами, которые не могут оценить его с позиций исторической дистанции. Так, например, у Ганса Бернда Гизевиуса написано: «Возникает вопрос, насколько обширными были его знания. Критики охотно рассуждают о его половинчатом образовании, чему он сам постоянно способствовал своими рассказами… Очевидно, ему помогала удивительная память, но перед этим он должен был многое накопить в ходе интенсивного чтения… Самое поразительное и пугающее в этом человеке — это не его невежество, а то, что он вобрал в себя слишком много знаний и постоянно был готов отстаивать свои политические воззрения в манере, которая была убедительной для образованных людей и по меньшей мере временами разоружала их».
