Лора Беленкина - Окнами на Сретенку
Учебники в то время были уже не «стабильные», передававшиеся из класса в класс, а продавались в магазинах. Но учебников по истории еще не было, а на первых порах не существовало и хрестоматий по литературе. Я даже получила по этой причине «плохо», когда нам задали выучить наизусть «Песнь о вещем Олеге». У всех учеников стихи Пушкина дома оказались, а я постеснялась сказать, что у меня нет, наврала: «Я не успела выучить». Потом переписала у кого-то и выучила так крепко, что до сих пор помню!
Зимний лагерьНовый год начался с того, что меня отправили в зимний пионерский лагерь. Он находился в помещении дома отдыха НКВТ, в нескольких километрах от станции Пушкино. Попав в новую обстановку, я очень хорошо отдохнула, хотя девочки в моей спальне мне не понравились, вернее, я чувствовала себя с ними неловко. Я сразу поняла, что они все гораздо больше меня прочитали, больше бывали в театрах, все были спортсменками и привезли с собой лыжные костюмы, не говоря уже о том, что были раньше знакомы друг с другом. Но мне скучно не было. Я, пусть в пальто, научилась кататься на лыжах, даже съезжала с горок. Это, да и все вокруг — чудесный зимний лес, белые березы, нетронутый зернистый снег, синие тени, следы каких-то зверюшек, в тишине солнечного дня стук клестов, — доставляло огромное удовольствие, все было впервые. По вечерам в гостиной играли на пианино, читали стихи или просто заводили патефон; кто-то привез веселый польский фокстрот «Семечки», и все только и мурлыкали эту мелодию. На прощание, в последний день каникул, 11 января, была елка с маскарадом, и всем раздали подарки. Мне — о радость! — достался большой толстый однотомник Пушкина. Дома в Москве я сразу засела за чтение. В тот год как раз отмечалось, причем очень широко, столетие со дня гибели поэта, всюду мелькали слова: «Да здравствует солнце, да скроется тьма!» и «Здравствуй, племя молодое, незнакомое». Мы с папой побывали на пушкинском концерте в консерватории, потом в здании Исторического музея была большая выставка, посвященная Пушкину, туда было трудно попасть, на улице всегда стояла длинная очередь. Кажется, здесь впервые в одном месте собрали все материалы о поэте. Помню, все жалели, что выставка не постоянная, а экспонаты потом опять развезли по разным музеям.
«Колбасники»Из школьной жизни в третьей четверти мне запомнился позорный для нашего класса период «травли колбасников». Я точно не знаю, с чего все началось. По-моему, после одного урока, когда кто-то из учителей заболел и к нам прислали щупленького дяденьку, который так тихо что-то мямлил, что его не было слышно. Мальчишки, конечно, начали безобразничать, и дяденька наконец стал к ним по очереди подходить и записывать их фамилии и список пригрозил передать завучу. Первым был Коля Яблоков: «Меня зовут Грушкин Александр». Леня Маслов сказал, что он Бутеров Дмитрий, Боря Белых окрестил себя Чернявским Михаилом и так далее. После каждой перевранной фамилии в классе, естественно, раздавался взрыв хохота. На переменке Нина Голышева сказала, что это было нечестно и что ребята должны пойти в учительскую и во всем сознаться. Кто-то поддержал ее, и тогда возмущенная Лиля Матерова крикнула: «Ах вы, колбасники несчастные! Мы вам отныне объявляем войну».
И «война» началась и длилась не один месяц. Весь класс разделился на два лагеря. Наша сторона с колбасниками не здоровалась, не давала списывать и не подсказывала, и, хотя до настоящей драки не доходило, мы всячески выказывали им свое презрение и даже ненависть. В партию наших помимо Лили, ее лучшей подруги и соседки по дому Эди Марчик входили я, отличница Зоя Рубаненко, Оля Стадник, Леня Маслов, Боря Белых, Миша Бондарь, Юра Кузин, Яблоков и не помню кто еще. Среди нас были лучшие ученики, председатель совета отряда, редактор стенгазеты, знаменосец и держатели прочих высоких постов и званий. Мы даже гордились таким расслоением общества; правда, удовольствие в этом находили скорее девочки. Мальчишки не всегда помнили, кто есть кто, и колбасники из их среды иногда заговаривали с нами. Один из них, Витька Иванов, даже положил Лиле в тетрадь любовную записку, которую она нам всем прочитала вслух и на глазах у влюбленного Иванова разорвала. Записки она, впрочем, получала и от других. Колька Яблоков написал ей: «Лиля, я тебя люблю. Пойдем с тобой вечером на Ч. П.» Лиля рассмеялась: «Никуда я с тобой не собираюсь идти, но скажи, ради Бога, что такое «Ч. П.»?» Оказалось, что это Чистые пруды. Лиля любила только Леню Маслова, а он ее. Когда она болела, он вместе с Эдей даже ходил навещать ее.
Как мы помирились с колбасниками, я не помню — кажется, положение в классе стало известно нашей Елене (Григорьевне), и нас заставили прекратить вражду.
Лиля и я обычно приходили в школу раньше всех, когда дверь была еще заперта, тогда мы стояли и разговаривали. Чаще всего Лиля рассказывала про своего папу, которого очень любила. Он был командиром Красной армии, героем Гражданской войны; Лиля с гордостью носила вместо портфеля его планшетку, показывала, какую он ей подарил красивую ручку-самописку. Как-то она пригласила меня пойти в Сандуновские бани. Я никогда еще не бывала в бане, поэтому с удовольствием пошла. Я старалась делать все как она; помывшись, тоже завязала волосы полотенцем, и она повела меня в бассейн. Она прекрасно плавала и стала учить меня, умевшую только барахтаться по-собачьи. Потом она, к моему ужасу, нырнула на самое дно: «Встань на меня, — сказала она, — и не бойся. Посмотришь, как я долго умею не дышать». Встать на нее как следует я не смогла, вода все время подбрасывала меня кверху, а больше всего я боялась, как бы Лиля не утонула. Я совсем забыла, что она моя соперница. По дороге домой она сказала: «Эх, жаль все-таки, что мы помирились с колбасниками, как нам хорошо было без них». Тогда я впервые поинтересовалась у нее, почему, собственно, наши противники назывались колбасниками. Оказалось, что давно, еще в третьем классе, Нина Голышева, которую все недолюбливали как зубрилу и подлизу, сказала учителю, что не была накануне в школе, потому что отравилась колбасой. Вот тогда ее и дразнили какое-то время колбасницей.
КрысаВ один прекрасный день Леня Маслов, сидевший на третьей парте у окна, как раз позади меня, притащил в школу белую крысу Все только и косились, привставали и заглядывали в его парту, где крыса суетилась рядом с Лениным портфелем. На переменках все предлагали зверьку разный корм. А в конце был урок географии, на котором Леня должен был делать доклад. Оставлять крысу одну в парте было нельзя, поэтому Леня, когда его вызвали, быстро засунул ее за пазуху. Он взял в одну руку указку, а другой туго придерживал ремень, и, пока он делал доклад, крыса бегала вокруг него внутри рубашки. Учительница ничего не замечала и не понимала, почему в классе все время раздаются смешки.
