Николай Байбаков. Последний сталинский нарком - Выжутович Валерий Викторович
Тепло отзывался о Байбакове и Виктор Артюшков, в те годы начальник строительного треста в Армавире, а затем председатель Краснодарского горисполкома: «Николай Константинович пять лет работал, и все эти годы вставал в пять утра, — в шесть уже был на месте. Помнится, приехал он как-то в Ново-кубанку… Мгновенно оценил ситуацию и, сказать откровенно, проявил, к всеобщему удивлению, прекрасную осведомленность в строительных делах. Поставил на место подрядчиков и “субчиков”, — так мы называли субподрядные организации».
За работой председателя совнархоза ревниво следили местные партийные вожди. До сих пор край был их безраздельной вотчиной. Появление нового человека, наделенного большими хозяйственными полномочиями (а они-то и есть реальная власть) кого-то сильно раздражало. И прежде всего — первого секретаря крайкома Дмитрия Матюшкина. Дело в том, что при новой структуре управления первый секретарь крайкома не имел власти над председателем совнархоза, но и тот, в свою очередь, не мог отдавать распоряжения партийному начальству. По сути, установилось двоевластие. Ни Матюшкина, ни Байбакова такое положение не устраивало.
Вскоре, однако, Матюшкина сняли. В начале июня 1960 года в край приехал член Президиума ЦК КПСС, зам. председателя Бюро ЦК КПСС по РСФСР А. Б. Аристов. Седьмого июня он проинформировал членов бюро крайкома о постановлении ЦК КПСС: освободить Д. М. Матюшкина от занимаемой должности за допущенные недостатки в работе. Восьмого июня этот вопрос обсуждался на пленуме крайкома КПСС. Особой критике Матюшкин был подвергнут за организацию закупки коров. Якобы в ряде случаев закупки проводились под нажимом, и тем самым ущемлялись права колхозников, нарушался принцип материальной заинтересованности. Матюшкин признал критику справедливой и в заключение сказал: «Видимо, я не поднялся до уровня руководителя первой руки, чтобы справиться с такой крупной партийной организацией».
Матюшкина сменил присланный из Москвы Георгий Воробьев. Он ранее заведовал сельскохозяйственным отделом ЦК КПСС по РСФСР.
Смена персоны в главном кабинете края ничего не изменила в системе управления. Только теперь Байбаков делил власть не с Матюшкиным, а с Воробьевым. Двоевластие продолжалось два года и закончилось… троевластием. Причиной тому стала проведенная в конце 1962-го глобальная реорганизация в системе партийных органов страны. Их разделили на «промышленные» и «сельские». Вот и пленум крайкома КПСС 7 декабря 1962 года избрал два оргбюро Краснодарского крайкома КПСС. Решением того же пленума в крае были упразднены 46 районных партийных организаций и созданы краевая сельская и краевая промышленная парторганизации. В 1963–1964 годах в крае функционировали Краснодарский сельский крайком КПСС и Краснодарский промышленный крайком КПСС. Завершал властную конструкцию Краснодарский совнархоз. Он был одновременно и «сельским», и «промышленным», и при этом как бы «ничьим», что позволяло Байбакову лавировать в краевых подковерных схватках.
Для этих схваток всегда были поводы. Кубань ведь славилась не только урожаями зерновых, винограда и овощей. Столь же буйно во все времена произрастала здесь коррупция. Самый громкий случай — «медуновское дело» начала 1980-х, когда в результате расследования более 5 000 чиновников были уволены со своих постов и исключены из КПСС, примерно 1 500 человек осуждены и получили немалые сроки.
Может, и период 1958–1963 годов был отмечен на Кубани чем-то подобным? Дмитрий Поляков, автор серии публикаций в «Московской правде» о российских правителях, в своей статье «Коррупция и Хрущев» (11.01.2020 г.) сообщает следующее: «Никиту Хрущева борьба с коррупцией занимала лишь в той мере, в какой она не угрожала пошатнуть административный статус-кво. <…> Когда надо, закон был суров, а когда, по тем или иным соображениям, не надо — тогда поворачивался знакомый всем нам административный рычаг, перекрывавший кислород любому дознанию. Ярким примером тому является активность зятя Хрущева и по совместительству главного редактора газеты “Известия” Алексея Аджубея, который вскрыл вопиющие факты произвола местной власти в Краснодаре. Ему даже удалось привлечь к работе следователей по особо важным делам Прокуратуры СССР. Но дело так и не сдвинулось с места, а следователи оказались под жестким прессингом региональной администрации, не желавшей с ними сотрудничать. Казалось, что созданный в Краснодаре в 1960 году городской суд чести для “активного содействия воспитанию граждан в духе коммунистического отношения к труду, социалистической собственности, соблюдению правил социалистического общежития” имеет больший вес, чем органы центральной власти. Обескураженный Аджубей обратился напрямую в Политбюро — и получил категоричную резолюцию: дознания прекратить, в местные дела больше не вмешиваться».
Что именно тогда происходило и играл ли в тех событиях какую-нибудь роль Байбаков, нам достоверно не известно. Но если что-то и вправду имело место, то в силу своего должностного положения он не мог об этом не знать. Почему же умолчал в мемуарах? Ну, тут все просто: он никогда не выносил сор из той избы, куда простым смертным заглядывать не положено.
В край частенько наведывался его бывший «хозяин», Дмитрий Полянский. Настороженно присматривался к Байбакову, был скуп на похвалу, ревниво оценивал успехи. Однажды Полянский приехал и узнал, что председатель совнархоза распорядился выделить работникам своего аппарата садовые участки по 12 соток. Стал распекать за самовольство, потребовал, чтобы участки урезали.
Несколько раз приезжал на Кубань и Хрущев. «Встречи были недолгими, разговоров обстоятельных не было, все как-то на ходу, — отмечал в своих мемуарах Байбаков. — Запомнился его пристальный взгляд в одно из посещений. Он словно пытался понять — не держу ли я на него обиды?»
«На Кубани я многому научился, — напишет Байбаков, подводя итог этой пятилетней командировке. — Если раньше я слабо знал сельское хозяйство, машиностроение, легкую промышленность, то за прошедшие пять лет мне пришлось основательно изучить принципы и механизм управления этими отраслями. Помню, когда я впервые (в 1958 году) приехал в Абрау-Дюрсо, этот завод шампанских вин производил 1,2 миллиона бутылок в год. С директором обсуждали вопрос: как расширить производство? Самое главное, по его мнению, состояло в том, чтобы построить подземные туннели, где можно было бы выдерживать вина в течение трех лет при температуре плюс 14–15 градусов. Побывал в Москве в Метрострое. С его помощью мы построили большое количество таких туннелей, и завод “Абрау-Дюрсо” через несколько лет стал выпускать более 3,5 миллиона бутылок первоклассного шампанского в год. <…> Всегда с большим удовлетворением вспоминаю этот благодатный край, замечательных людей, с которыми дружно работал».
В 1961 году за успешную работу на Кубани и в связи с 50-летием со дня рождения Байбакова наградили орденом Трудового Красного Знамени. А в 1963-м за комплексную разработку и эксплуатацию газовых и газоконденсатных месторождений ему была присуждена Ленинская премия.
Шесть в одном
В 1962 году ЦК и Совмин приняли решение об укрупнении совнархозов и создании отраслевых государственных комитетов при Госплане СССР. На Северном Кавказе, где находилось шесть совнархозов, был создан единый Северо-Кавказский совнархоз с административным центром в Ростове-на-Дону. Руководить этим органом поручили Байбакову, причем даже не поговорив с ним предварительно. В конце 1962 года, взяв с собой нескольких работников Краснодарского совнархоза, он выехал в Ростов.
Вспоминает Дмитрий Украинский, тогдашний руководитель планово-экономической службы совнархоза в Ростове-на-Дону:
«Совнархозы создавались по принципу партийных органов. Однако с точки зрения экономики они оказывались мелкими. Для меня это было понятно сразу, и, занимаясь экономическими вопросами в ростовском совнархозе, я начал собирать данные по другим шести совнархозам, которые находились на Северном Кавказе, — какие предприятия, что за продукция, как налажены межхозяйственные связи. Когда мы первый раз встретились с Николаем Константиновичем в 1958 году, я показал ему эту папку и рассказал о том, что, на мой взгляд, было бы целесообразно объединить семь совнархозов Северного Кавказа в один крупный. Он тогда внимательно посмотрел мои материалы, но ничего не сказал. Потом мы много раз общались по разным вопросам. А в 1962 году Байбаков позвонил мне и неожиданно спросил: “Дмитрий, а у тебя сохранилась папка, которую мы смотрели в 1958 году?” Я ответил положительно и добавил, что эта папка “живая”, что она постоянно пополняется новыми данными. “Очень хорошо, — сказал Николай Константинович, — тогда найди повод и приезжай в Москву, найдешь меня у Афанасьева (это был председатель Совнархоза РСФСР), мы с тобой должны тут поработать”. Если честно, я думал, что будет какое-то совещание или пленум… А когда приехал в столицу, выяснилось, что ведется большая работа по укрупнению совнархозов, для чего приглашены многие руководители с мест. Сразу же объяснили: строгая секретность. Предупредили, чтобы мы никого не ставили в известность. А что это значит? Нужно разрабатывать структуру укрупненных совнархозов, а звонить “по адресам” запрещено. Тем не менее благодаря тому, что у нас с Николаем Константиновичем была папка, мы сразу выдвинулись вперед. Структура укрупненного Северо-Кавказского совнархоза была готова первой».
