Майкл Льюис - Moneyball. Как математика изменила самую популярную спортивную лигу в мире
Каждый раз, когда Скотт Хаттеберг выходил играть за «Бостон Ред Сокс» в качестве отбивающего, он, по сути, бросал интеллектуальный вызов собственному клубу. Отбивание для Хаттеберга являлось продуманным действием. Он не понимал, как можно отбивать бездумно, поэтому продолжал думать о том, как он отбивает. Теперь это свидетельствует о его удивительной решительности, но на тот момент казалось неприятным опытом. Ни разу за те десять лет, которые он провел с «Ред Сокс», никто в Бостоне даже не предположил, что в том, чтобы стремиться отбивать только правильные подачи, сужать зону страйка, стремиться зарабатывать прогулки, попадать на базу, а также не дать вывести себя в аут, может быть некая польза. «Никогда, – вспоминал Хаттеберг, – ни один тренер ничего не объяснял. Все они работали по схеме: выходи и бей посильнее. Философия всех состояла в том, чтобы купить лучших отбивающих, которые только продаются, и пустить дальше все на самотек». «Ред Сокс» было бы все равно, если бы Скотт развязал на площадке отбивающего какую-нибудь напряженную баталию с питчером. Если бы он, скажем, отбивал восемь подач питчера подряд в центр поля. Имело значение только то, что в итоге его бы вывели в аут. «Были игры, где у меня было только два отбивания с попаданием на базу и ни одного хорошего удара за всю игру, – рассказывал Хаттеберг, – и при этом я слышал в свой адрес: “Классно сыграл, Хатти”».
В профессиональном бейсболе никто не пытался даже немного похвалить Хатти за то, что у него получалось лучше всего: за точную оценку размеров страйковой зоны и концентрацию своих умений в пределах ее границ. Клуб «Ред Сокс» был помешан на результатах, Хаттеберг же был помешан на самом процессе их достижения. И именно это сохранило ему рассудок. Он никогда об этом не задумывался, но то, что он постоянно пытался осуществить, было хаотичной попыткой приручить рассудок. И в этом он сумел продвинуться на удивление далеко.
Для главного офиса «Окленд Эйс» Хаттеберг стал научным открытием, и это принесло глубокое удовлетворение. То, как удивительно хорошо у него шла игра, могла объяснить только наука – или по крайней мере одного внимательного изучения того, как он играет, было недостаточно, чтобы объяснить, как ему удается делать то, что удается. В том, как он подходил к отбиванию подач, Хаттеберг был противоположностью Билли Бина, но в то же время он был и его детищем. Как только Хаттеберг переступил порог «Окленд», все трения и противостояния в его карьере исчезли. В «Окленд» он испытал нечто противоположное тому, что испытывал в Бостоне. «Помню, я выступаю со счетом 0 к 3 с двумя ударами “линия”, которые вылетают за пределы поля, и прогулкой, а генеральный менеджер подходит к моему шкафчику в раздевалке и говорит: “Слушай, отличные выходы на биту”. Впервые за всю мою бейсбольную карьеру кто-то сказал: “Мне нравится твой подход”. Я знаю, какой у меня был подход к отбиванию, но никогда и думать не мог, что кому-то есть дело до того, что я об этом думаю». Все те действия, которые он осуществлял до этого, потому что иначе не смог бы добиться успеха, в «Окленд» приветствовались. «Окленд» выразил словами то, что раньше он ощущал интуитивно. «Когда вы выходите на площадку отбивающего, – вспоминал Хатти, – вы остаетесь единственный раз за игру в одиночестве. Когда вы выходите на площадку отбивающего, это единственный момент в бейсболе, когда вы что-то делаете единолично. Но здесь, в “Окленд”, командная игра распространяется даже на это».
Это было побочным эффектом эксперимента, который проводили в «Окленд», – попыток подчинить индивидуальный интерес каждого из отбивающих интересам команды. На одних из отбивающих повлиять было легче, чем на других. Реакция Хаттеберга на подход «Окленд» выражалась фразой: «Столько радости игра в бейсбол не приносила мне со времен, когда я играл в низшей лиге в команде уровня ААА[100]».
До и после игр Хаттеберг приходил в комнату видеотеки и изучал стили игры питчеров команды соперника, смотрел на то, как он сам играет. Однажды «Эйс» выступали против «Сиэтл Маринерс». За Сиэтл должен был играть Джейми Мойер, подающий-левша. Он был исключительно успешным питчером Главной лиги, несмотря на то что традиционно присущие бейсбольному питчеру характеристики у него как раз и отсутствовали. Когда он впервые вышел выступать за «Чикаго Кабз», Мойер старался швырнуть мяч посильнее, как это делали все. Но после того, как получил травму, был вынужден приноровиться к новому положению дел. Теперь, несколько месяцев спустя после своего сорокалетия, он все еще играл в Главной лиге, потому что мастерски владел границами зоны подачи и прекрасно знал отбивающих из команд-соперниц. Он был эквивалентом Скотта Хаттеберга, только в роли питчера. Если бы они по-другому подходили к своей игре, ни первый, ни второй не продержались бы в Главной лиге так долго.
У Хаттеберга были все шансы встретиться с Мойером, и поэтому запись игр с ним была очень важна.
– Не думаю, что я был на высоте, играя против этого парня, – заметил Скотт, с шумом вставляя видеокассету в магнитофон. – Фейни, сколько ты ставишь в моей схватке с Мойером?
Фейни не поднимает глаз:
– 0 к 9, – отвечает он.
– У меня 0 к 9, – весело повторяет Хаттеберг приговор Фейни и хлопает ладонью по столу. – Не очень-то обнадеживает, а!
Фейни молчит. Он занят тем, что монтирует запись игры с «Техасскими Рейнджерами» – следующим соперником «Эйс». На экране в этот момент Алекс Родригес ожидает подачи. «Он блефует», – говорит Хатти. Фейни поднимает глаза, он больше не в силах сопротивляться напору Хаттеберга, которому хочется поговорить. «Ну ты только посмотри», – продолжает Хатти. Мы все глядим на застывший экран с Родригесом. Бесспорно, прямо перед тем, как мяч долетает до базы, Родригес, не шелохнувшись, только поворотом глаз смотрит, с какой стороны кетчер собирается ловить мяч.
– Раньше я терпеть не мог, когда замечал, что кто-то так делает, – говорит Хатти. – Я не мог удержаться, чтобы не сказать: «Старик, ты уж точно этот мяч станешь отбивать».
– Ну так можно сказать о любом, только не о Родригесе, – говорит Фейни. – его научили, что делать.
Хатти возвращается к записям с Джейми Мойером. Мойер уже несколько раз выигрывал у «Эйс» в этом сезоне. При этом Хаттеберг был в составе основных отбивающих только один раз. Хатти был камнем преткновения в продолжающемся споре между Артом Хоу и главным офисом. В главном офисе хотели, чтобы Хаттеберг был в основном составе отбивающих постоянно. Арт Хоу же склоняется к традиционной тактике, чтобы отбивающие левши выступали против питчеров-левшей. Последние два раза, когда «Эйс» выступали против Мойера, Хаттеберга не было среди отбивающих. Мойер закрыл игру поражением «Эйс» оба раза и разрешил им попасть на базу только шесть раз за игру. В этот раз главный офис добился, чтобы в состав отбивающих включили Хаттеберга. (Удивительно, как много времени занял этот процесс.) Хаттеберг знает об этом. Он не говорит, что знает, но ему очень хочется доказать, что прав не его менеджер, а главный офис.
Он просматривает запись игры с Джейми Мойером, в которой тот подает против отбивающих-левшей. Мойер ростом чуть меньше метра восьмидесяти, у него узкие плечи, и своим видом он чем-то смахивает на бухгалтера. Если его быстрый мяч полетит со скоростью 131 километр в час, то у Мойера удачный день. «Я видал ребят, которые подавали мяч с большей скоростью в школе, – замечает Хаттеберг. – Будь этот парень новичком, он не попал бы в набор. Теперь, когда он стал известным, его бы забрала любая команда, но, если бы его никто не знал, его бы не взяли ни за что».
Замечание Хаттеберга о том, что лучший питчер Главной лиги не попал бы туда на этапе отбора, многое говорит о самой лиге. А также об отношении к ней питчеров. Хороший питчер, как объясняет Хаттеберг, создает во время игры параллельный мир. Сила его удара не важна в абсолютном выражении, если при этом он умеет обмануть восприятие отбивающих. Реакция отбивающих, которая видна на записи, показывает, что, когда Мойер выходит на горку питчера, площадка отбивающего становится призрачной зоной перехода от реальности в сон. Мы смотрим, как Мойер обезоруживает защитника внешнего поля «Янкиз» Джона Вандеруолла. Он прижимает его быстрым мячом – иначе говоря, Вандеруолл не успевает занести биту достаточно быстро, чтобы нормально отбить мяч.
«Знаете, сколько раз Мойеру удалось застать врасплох ребят быстрым мячом, который летит со скоростью всего 130 километров в час? – спрашивает Хаттеберг. – Постоянно. Ему это удается потому, что он подает его так, что его быстрый мяч путают с подачей с переменной скоростью[101], которые он подает со скоростью сто десять километров в час». Хаттеберг быстро перематывает к моменту, где Мойер подает медленный крученый мяч, и далее к еще более медленной подаче c переменной скоростью. «Вот видите, – говорит Хаттеберг, – Вся эта хрень, которую он вытворяет, приводит к тому, что кажется, будто он посылает быстрый мяч на скорости сто пятьдесят километров в час». Он смотрит на то, как Мойер прижимает одного за другим двух отбивающих левшей быстрым мячом со скоростью всего 130 километров в час, и говорит: «То же самое он попытается проделать и со мной. Если ему удастся добиться, чтобы я пропустил два мяча, он попытается послать мяч внутрь страйковой зоны». Затем он еще раз все обдумывает и, улыбаясь, добавляет: «Если только он не будет считать, что я смотрю туда, куда он будет подавать мяч».
