Павел Щёголев - Гракх-Бабеф
Колебания и настроения парижского населения шли параллельно с движением цен на продукты питания, с общим ростом дороговизны. А так как экономический кризис остался непреодоленным и голод продолжал свирепствовать в предместьях Парижа, то и настроение столичного пролетариата не могло быть удовлетворительным с точки зрения правящих властей. «Рабочий, лишенный работы, лишенный всяких средств к существованию, не упускает ни одного случая для выражения своего недовольства существующим порядком вещей. Он называет конституцию кодексом позолоченного миллиона»… (донесение от 14 марта). Пришла весна и положение не улучшилось; и вот 13 апреля рабочие, собравшиеся в Тюильри, жалуются на отсутствие работы и говорят: «Наступило время покончить со всем этим. Горе партии, заставляющей нас умирать с голоду в течение восемнадцати месяцев».
Все эти обстоятельства заставляли быть начеку и Директорию, и ее полицию. Каков же был переполох в правительственных сферах, когда полицейский рапорт от 10 апреля известил их о появлении в городе возмутительного листка-прокламации, озаглавленной «Изложение доктрины Бабёфа, осужденного Исполнительной директорией за проповедь правды». Первое упоминание об «Изложении доктрины» содержится в донесении от 10 апреля. В нем просто упоминается о расклейке этой прокламации в ряде кварталов. На следующий день полицейский отчет сообщает: «В Антуанском предместьи собралась значительная толпа вокруг афиши, озаглавленной «Изложение доктрины Бабёфа». В некотором отдалении та же афиша, но в маленьком размере, читалась какой-то женщиной, у которой она была отобрана полицейским агентом; после этого сборище рассеялось». В том же отчете, под другой рубрикой, находим новое упоминание об «Изложении доктрины»; по выражению отчета, оно «расклеено по всем углам Парижа». Расклейка прокламации повторялась несколько раз, по крайней мере газета «Республиканский курьер» от 14 апреля сообщает: «Люди из Пантеона наглеют с каждым днем…. Вчера они прибивали к стенам в предместьях, на Гревской площади и в других местах возмутительную прокламацию, составленную Бабёфом и содержащую изложение его доктрины. Та же прокламация, напечатанная в маленьком формате, раздавалась женщинами в уличной толпе, становящейся с каждым днем все более многолюдной. Так, одна из этих женщин поднялась на стул в саду Тюильри и читала вслух бунтовщическое воззвание Бабёфа. Стража пыталась положить конец подобному бесчинству, но услужливые пантеоновцы дали возможность скрыться женщине-оратору». Та же газета в номере от 15 апреля дает необычайно красочное, хотя и насквозь враждебное, описание уличной агитации бабувистов. «Встречаются четверо или пятеро пантеоновцев, они начинают говорить между собой об общественных делах, оплакивают народную нужду; к ним присоединяются уличные зеваки; подходят вязальщицы-робеспьеристки; начинаются жалобы на тиранию торговцев, на роялистские заговоры, но главным образом на деспотизм пяти королей и шуанов из двух советов… Такое сравнение крепко засело в головах многочисленных невежд, и вот начинаются разговоры о свободе, о равенстве… Комментируют Шале, Антонелля, Бабёфа. Восхваляют блага, которые могли бы установиться в случае общности имуществ и доходов с промышленности. Наконец, все время проклинают день 9 термидора. Говорят о счастливых днях неподкупного Робеспьера. Он одергивал богатых; он давал хлеб народу; он поддерживал курс ассигнаций; он платил деньги рабочим; он массами гильотинировал аристократов; одним словом — все было лучше во времена Робеспьера». Газета возмущена этой «варварской и антисоциальной пропагандой» и заканчивает статью выражением живейшего беспокойства по поводу надвигающихся событий. Такую же тревогу бьют полицейские рапорты: «Изложение доктрины Бабёфа читается при аплодисментах слушателей, преимущественно рабочих, прокламация эта оживленно обсуждалась в течение вчерашнего дня в Антуанском предместьи… новые экземпляры были вывешены сегодня ночью, часть их удалось убрать в течение утра». Так же бойко идет распространение остальной литературы заговорщиков, в особенности «Просветителя народа». В кафе распевают «Песнь предместий», сочиненную Сильвен Марешалем. Еще 28 жерминаля (17 апреля) находят на рынках все новые экземпляры «Изложения доктрины».
Даже из полицейских отчетов ясно, что деятельность агентов Тайной директории носила чрезвычайно организованный и систематический характер. В основу их работы был положен ряд инструкций. Так, инструкция от 12 жерминаля (1 апреля) предусматривала создание в каждом районе одной или нескольких групп патриотов, которые должны были заняться чтением газет и беседами на политические темы. Инструкция от 19 жерминаля (8 апреля) предписывала, между прочим, революционным агентам «подсчитать число мастерских в их районе, выяснить количество занятых в них рабочих, характер их работы и т. д.». В той же инструкции был преподан ряд указаний технического порядка: о приискании конспиративных квартир, о самообложении патриотов, о составлении списков полицейских шпионов, об организации агитаторов и расклейщиков прокламаций Тайной директории.
И цитированный только что параграф инструкции и самый характер бабувистской пропаганды, засвидетельствованный в полицейских отчетах, доказывают, что в поисках социальной базы заговорщики прежде всего обратились к рабочему классу столицы. Недаром Буонарроти считал «рвение пролетариев единственной опорой равенства». Сообразно с этим главные усилия заговорщиков сосредоточены были на агитации в рабочих предместьях. 24 жерминаля (13 апреля) агент XII округа Моруа доносил о двух красильнях, расположенных в его округе, одной с 80, другой с 30 рабочими, «все добрыми санкюлотами», и о двух десятках кожевенных мастерских с числом рабочих от 15 до 50 человек, настроенных не менее решительно. В тот же день агент V округа Гильом доносил: «Мне удалось найти несколько мастерских; теперь мы заняты обработкой рабочих; усердие и энергия моих людей подают мне большие надежды».
Кроме рабочих, кроме пролетарского населения, Директория рассчитывала также отчасти на армию. Бабёф великолепно отдавал себе отчет в том, какую роль должна была сыграть регулярная вооруженная сила в момент восстания. Мы помним его «Обращение к армии», помним ряд отрывков из «Народного трибуна», в которых он взывает к «защитникам отечества». Тайная директория обратила самое пристальное внимание на надлежащую подготовку агитации в войсках. Она сейчас же назначила специальных военных агентов. Пропагандистская работа заговорщиков стала скоро сказываться на настроении некоторых частей, расквартированных в Париже, в частности полицейского легиона, охранявшего Законодательный корпус. С полицейским легионом дело обстояло настолько серьезно, что 9 флореаля (28 апреля) Директория распорядилась вывести из Парижа два наиболее недисциплинированных батальона. Этот приказ вызвал формальное неповиновение среди легионеров и чуть было не ускорил ожидавшийся кризис. Организованный в полицейском легионе комитет даже успел войти в сношения с Тайной директорией. Среди народных масс Парижа этот эпизод вызвал самый живейший отклик. «В предместьи Марсо говорили, что полицейский легион составлен из настоящих патриотов, подобных французским гвардейцам 1789 года, преданных народной партии и удаленных из Парижа за то, что они служили народу». Но волнения были в корне пресечены приказом Директории о роспуске непослушных легионов. Этому приказу легионеры, по выражению Буонарроти, подчинились с радостью. Момент для восстания был упущен.
