Анатолий Марков - Родные гнёзда
Когда дверь детской для них закрылась, медвежата отыгрались на юбках хозяйки, улучив удобный момент, когда она гуляла в саду с ребёнком на руках. В припадке любви и восторга звери набросились на неё, цепляясь за одежду, отчего от шёлковых юбок полетели клочья, а сама хозяйка, у которой руки были заняты ребёнком, вопила истошным голосом о помощи. Досталось не только юбкам, но и ногам, на которых до сего дня сохранились шрамы, нанесённые дружескими лапами.
Жизнерадостные и на редкость забавные, оба зверька относились ко всему окружающему их миру с неизменным добродушием и чисто детской доверчивостью. Особенно они любили детей, с которыми часами могли заниматься дружеской вознёй и играми. Если из сада доносился звонкий детский крик и смех, то можно наверное было сказать, что это соседние детишки веселятся с медвежатами. Как Кшись, так и Марыня позволяли детям делать с собой всё, что им приходило в голову, при условии, чтобы ребёнок был не старше 5-7 лет. Дети садились им на живот, таскали по земле за ноги и за уши, валялись с ними на траве, причём звери всячески ломали дурака, и на их мордах было написано явное удовольствие от хорошей и приятной компании. Игру эту медведи прекращали немедленно, если замечали, что за ними наблюдают взрослые люди.
Как настоящие приморские жители, Кшись и Марыня обожали купанье и нисколько не боялись моря, в котором охотно купались. Смешно было видеть, как, притворно сердясь, они с рёвом и фырканьем прыгали на приближающуюся к пляжу волну, которая покрывала их с головой, после чего, довольно отфыркиваясь, они плавали вокруг, как большие чёрные муфты.
Очень дружеское чувство обнаруживали они к нашей маленькой дочке, которую постоянно стремились облизать и обсосать, как это они делали друг с другом, отчего даже у Марыни одно ухо было меньше другого, так как служило постоянной соской для Кшися. Девочка тоже, по-видимому, считала медвежат за членов семейства, так как всегда им улыбалась и радостно таращила на них голубые глаза. Приходилось поэтому зорко следить за тем, чтобы медвежата не проникли в детскую и не стали бы сосать ребенку руку или ухо. Зато совершенно безропотно и покорно переносила медвежьи ласки пара кроликов, живших у нас на балконе. Их длинные розовые уши являлись любимой соской Марыни и Кшися. Скоро эти бедные уши стали напоминать собой кружева, так как у медвежат отрастали зубы, которыми они постоянно их прокусывали. Удивительно, что, несмотря на это, кролики не только никогда не избегали медведей, но наоборот, не трогаясь с места, переносили эту операцию с совершенным равнодушием.
Живущие в человеческом доме медвежата были, конечно, не совсем обычным явлением, почему иногда выходили конфликты. Однажды зашёл ко мне генерал Д., бывший случайно в Геленджике по какому-то делу. Во время его визита жена куда-то собиралась и, прощаясь с гостем, обратилась ко мне:
— Смотри, пожалуйста, Анатолий, чтобы медведи не забрались в комнату к ребёнку.
Генерал, в это время целовавший её руку, как-то поперхнулся, замолчал и, подождав, пока хозяйка вышла из дома, осторожно осведомился:
— А как… здоровье вашей супруги?
Объяснять ему, что у нас в доме никто с ума не сошёл, мне не пришлось, так как по лестнице зашлёпали тяжёлые лапы, раздалось сопение, дверь с треском распахнулась и в комнату ввалились с приятным ворчанием Кшись и Марыня, немедленно облапившие с двух сторон мою коленку. Генерал в первый момент не поверил собственным глазам, вздрогнул, вскочил на ноги, но скоро успокоился и очень заинтересовался забавными медвежатами.
Каждое утро, когда мы ещё спали, звери отправлялись с Григором на базар, что для них являлось большим удовольствием, так как там их все хорошо знали и кормили до отвала. Дорога на базар шла по берегу моря, медвежата один за другим, переваливаясь, трусили за Григором. За дорогой по горе, в Геленджике, были разбросаны среди садов дачи, в каждой из которых жило по собаке. Поначалу каждый из псов, завидя издали каких-то небольших четвероногих, неуклюже галопирующих по дороге, принимал их за собак и бросался с горы с намерением наказать чужеземцев, нарушивших границы. Разогнавшись под откос, такой пёс только в самый последний момент учуивал медвежий запах, ударявший ему в нос. От этого страшного запаха у пса в ужасе вставала дыбом шерсть, и он начинал тормозить всеми четырьмя лапами, но было уже поздно. В облаке пыли он налетал на одного из медвежат, который, не поворачивая головы, углом глаза внимательно следил за собачьей атакой, и в момент столкновения давал несчастному псу такую оглушительную оплеуху, что тот с воем катился в пыль. Хромая и жалостно взвизгивая, пёс с позором возвращался домой, и в следующий раз при виде Григора с его провожатыми спешил к ближайшей подворотне. Таким манером скоро все собаки города познакомились с широкими, как лопата, лапами медвежат и прекратили на них все атаки. Зато Кшись и Марыня продолжали возбуждать совершенно незаслуженный ужас в рогатом населении Геленджика. Если коровье стадо попадалось навстречу медвежатам при их путешествии на базар, всякий раз повторялась одна и та же картина. Зачуя медвежий запах, коровы останавливались, сбивались кучей и, выставив рога, поднимали такой рёв ужаса и негодования, что медведи, напуганные до смерти, бросали повара и со всех ног удирали домой, оглядываясь и трусливо поджимая куцые задики.
Такой же страх и смятение они возбуждали и в животном населении горных лесов, которые спускались к самому забору нашего дома. Вечером запертые в своём сарайчике медвежата возились друг с другом, причём игра часто переходила в драку, сопровождаемую рёвом и рыком. Эти звуки, нёсшиеся из тьмы ночи, буквально сводили с ума лесное население, которое поднимало со своей стороны многоголосый крик и рёв. Первыми начинали какофонить шакалы, как элемент наиболее нервный, и дольше других не могли успокоиться. К ним присоединялись другие крики и подвывания. В соседних с нами дачах начинали волноваться и стучать в своих стойлах лошади и коровы, в тоске выть собаки.
Подрастая, Кшись и Марыня стали понемножку шкодить, сначала довольно невинно, а затем всё серьёзнее. Началось с того, что однажды я застал Кшися за, казалось бы, совершенно невинным занятием — пересыпаньем лапой песка на заднем дворе. По виноватой морде и хитрым маленьким глазкам я сразу понял, что он учинил какую-то шкоду, на что явно указывало взволнованное куриное население двора, метавшееся во все стороны. Спрятавшись за угол, я стал наблюдать, и увидел любопытную картину.
Медвежонок не раз видел, как Григор кормит кур, и теперь подражал ему, посыпая песок на землю, чем обманывал цыплят, сбегавшихся к нему, полагая, что им сыпят корм. Как только какой-нибудь из цыплят подбегал к Кшисю, тот его хлопал лапой и укладывал на месте, после чего прятал ещё дрыгавших ногами покойников в свой сарайчик, где я нашёл три ещё тёплые жертвы. Так как медведи кур не ели, то это было чистое озорство, за которое медвежонок получил основательную трёпку.
