Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙV
Итак, оказывается совершенно бездоказательным толком написанное им. Он ли, или кто другой сочинил это подозрение выяснить было невозможно. Я призвал секретаря Нумабе и при нем объявил Анатолию Озаки решение: «Если вперед до моего слуха достигнет клевета на Усуи, то господин Озаки будет исключен из катихизаторов как возмутитель покоя церковного. Итак, чтобы не случилось с тобою этого, господин Озаки, вперед никому ни слова про сии слухи; если же кто покусится произносить их при тебе, немедленно останавливай их, что это клевета». Потом я его угостил чаем, убеждал хоть немножко стряхнуть с себя лень, ибо очень уж бездеятелен, дал дорожные сюда и обратно и отправил обратно, запретив видеться с Василием Усуи, чтобы тот не спросил, «зачем здесь» и не узнал бы истины, что очень огорчило и расстроило бы его.
Анатолий Озаки, уходя, в секретарской проворчал, что христиане Идзу недовольны, что у них без спросу отняли священника и что из–за этого еще выйдет тревога. Действительно, после полудня получено было прошение ко мне христиан Идзу за печатью двух–трех христиан из каждой местности, где есть христиане, — прошение грубейшее, требующее, чтобы им дан был священник Петр Кано и непременно на содержании Миссии, иначе–де они уйдут под другой свет (то есть в инославие). Они совершенно не обратили внимания на мое оповещение, что Петр Кано, по его собственному прошению, переводится в другой приход. Из письма катихизатора в Эма, Мефодия Цуция, полученного вслед за прошением, оказывается, что христиане из всех мест, собравшись в Миси- ма, держали там совет и выработали полученный мною документ. Я велел из канцелярии послать им копию прошения о. Петра Кано об увольнении его из его теперешнего прихода и переводе в другой. Что им больше писать, таким невежам?
17/29 августа 1899. Вторник.
Утром Иоанн Мори, денкёо–ходзё из Касивакубо, в Идзу, пришел — привел дочь в Женскую школу. Спрашиваю у него: «Как это христиане Идзу подали такое странное прошение? Разве я могу оставить им священником о. Петра Кано против его собственной воли? Вот его прошение об увольнении от всего прихода, которым он заведывал доселе, в том числе, конечно, и от Идзу». (И дал ему прочитать подлинное прошение о. Петра.) Мори удивился. «Да ведь он же хотел остаться священником в Идзу», — говорит. — «Может быть, прежде и хотел, но на основании этого я не могу его связать и так связанным предоставить христианам Идзу вопреки его собственной воли». — «Дайте мне списать это прошение». — «Я пошлю копию христианам в ответ на их прошение, а Вы постарайтесь на словах вразумить их, что они поступают нерезонно».
Последние дни был сильный ветер, а сегодня ветер с дождем, принимавшийся за день несколько раз рубить. Это, впрочем, не помешало ученицам вернуться сегодня из Тоносава. До тридцати пяти их, с учительницами в том числе, проводили там каникулы, и ни разу ни одна из них не была ни на минуту больна; это делает честь как тамошнему воздуху, и особенно тамошней воде, так и попечительности надзирательниц их — Надежде Такахси, Евфимии Ито и Екатерине Яги. — Человек пятнадцать собралось и семинаристов.
18/30 августа 1899. Среда.
Учащиеся почти все собрались. Вновь поступающие в Семинарию высматривают добрыми и здоровыми мальчуганами. В Катихизаторскую же школу явился всего один; не знаю, будет ли больше.
Принят также в Семинарию Иоанн Момосе, в прошлом году ушедший из нее самопроизвольно. Слонялся он по разным школам; боюсь я, что развратился — почему долго не соглашался на просьбы его отца и других принять его — но ручаются, что поведением он не испортился и не внесет разврат в Семинарию. Посмотрим. «Мимасё», — сказал я и ему сегодня, когда он явился.
19/31 августа 1899. Четверг.
Произведен был осмотр врачом вновь поступающих в Семинарию, которых всего шестнадцать; один с начатками чахотки — отослать домой; четыре с «трахомой» приняты; из сих один, кроме того, зараженный сифилисом от родителей, но второй год уже является — жаль и опять отослать — ныне у него болячек нет; это двоюродный брат катихизатора Николая Она. Потом произведен был экзамен им всем, результат которого скажут мне завтра.
У меня целый день счеты и расчеты.
20 августа/1 сентября 1899. Пятница.
Утром скончался о. Фаддей Осозава. Царствие Небесное ему! Добрый был священник. Оо. Феодор Мидзуно и Симеон Юкава отправились отереть его тело елеем и облачить в священнические ризы; между тем сделали гроб и обили его шелковой материей (кайки) темно–красного цвета (цвета спелого винограда). В сумерки гроб был послан отсюда в Фукагава, где была квартира о. Фаддея; но принесли его с телом в Собор в половине одиннадцатого ночи — далеко, и дорога грязная от дождей. Соборне отслужили мы панихиду, потом прочитал я главу Евангелия Матфея, за мною стал читать о. Симеон, а я вернулся домой, пригласив о. Феодора переночевать в классной комнате. Поставлен гроб на ночь в крещальне; ученики Семинарии по очереди будут целую ночь читать Евангелие; впрочем, почти уже осталась половина.
С шести часов Литургия, за которой были все учащиеся. Панихида, отслуженная о. Романом Циба. Гроб о. Фаддея поставлен был против амвона левого придела, где была служба.
В девять часов был молебен пред началом учения, на котором были все учащиеся и почти все учащие. Служили соборне со мной три священника. Пели оба большие хора — левый плохо. Пред многолетием я сказал краткое поучение по поводу того, что ныне христианская вера в Японии уже не «моккё» — молчаливым дозволением лишь пользуется, а объявлена признанною законами страны, и, значит, состоящею под охранением их, что открывает несравненно шире дверь для входа сюда христианства, и прочее.
В час пополудни началось отпевание о. Фаддея и кончилось в три часа с четвертью. Служили со мной пять иереев, то есть все находящиеся в Токио, кроме больного ногою о. Павла Сато. Пели оба большие хора. Пред «Вечною памятью» я сказал несколько слов в похвалу почившего, бывшего, действительно, смиренным, кротким и ревностным к служению своему — за что пользовался от всех, особенно от своих пасомых, искреннею любовию и уважением — Так как весь день моросил дождь, то проводы на кладбище — далекое, в Аояма, — не могли быть в облачениях; отправились из школ только старшие семинаристы; было и много христиан провожавших; всего угощены по опущении гроба в могилу и зарытии сто пятьдесят человек. Ученики вернулись оттуда по железной дороге уже после всенощной, которую здесь служил о. Роман с новым диаконом Василием Усуи, научившимся за неделю превосходно служить и имеющим голос такой громкий, что следовало бы ему остаться здесь, при Соборе, диаконом, если бы не нужен был в Одавара священник; в первый раз здесь, в Соборе, такой хороший диакон из японцев. Пели всенощную причетники с Дмитрием Константиновичем Львовским во главе.
