Ги Бретон - От великого Конде до Короля-солнце
В конце концов эти речи лишили покоя Людовика XIV, который все больше и больше терзался, ища способ вернуть себе милость небес. Под влиянием мадам де Ментенон, которую нельзя было испугать ни трудностями, ни насмешками, он издал указ, поставивший адюльтер вне закона во всем французском королевстве.
Даже рогоносцы встретили громовым хохотом это потрясающее распоряжение. Послушаем мадам де Монморанси:
«В один из таких моментов религиозного рвения фаворитке пришла в голову мысль, что король должен предписать непостоянным мужьям и неверным женам: одним жить в согласии с женами, а другим — в согласии с мужьями. Не смейтесь, прошу вас, и не думайте, что это выдумка, которой я хочу вас позабавить; клянусь вам, это истинная правда, и мадам де Ментенон в самом деле вообразила, что подобными указами можно заставить жен и мужей не изменять друг другу».
Добрая женщина добавляет не без коварства: «Это решение короля доказывает, что все совершается пожеланию мадам де Ментенон, которая, видимо, еще не забыла время, когда подобное распоряжение могло и к ней самой относиться…»
Надо ли говорить, что этот призыв к добродетели не произвел никакого впечатления на бравых подданных французского короля, которые продолжали с прежний усердием награждать «высокими и красивыми рогами» ближних своих. Людовик XIV был крайне раздражен этим обстоятельством.
Убедившись, что искоренить разврат в собственном народе невозможно, он стал искать другие пути примирения с небом и обратил взор на протестантов.
Кальвинисты, главным образом в южных провинциях и в Секеннах, уже давно волновались и, судя по полицейским донесениям, желали найти союзников за рубежами государства, дабы вступить в борьбу с королем. Как писал Мишле: «Франция, чьим успехам положила предел Голландия, чувствовала в чреве своем еще одну Голландию, которая радовалась успехам первой». Людовик XIV решил, что, принудив их отречься от своей веры и возвратиться в лоно католической церкви, он одним ударом поразит две цели: восстановит религиозное единство, без которого не может быть единой страны, и обретет прощение за прошлые грехи…
Тогда началось широкое движение по обращению гугенотов. Самые знатные дамы Версаля сочли своим долгом принять в этом участие, и стало очень модным иметь собственных «обращенных». Легко догадаться, что мадам де Ментенон не была в числе последних из тех, кто побуждал протестантов вернуться к мессе.
Эта внучка Агриппы д'Обинье, сама отрекшаяся от веры отцов, теперь желала привести к отречению всех бывших братьев по вере — начала же она с обращения многих членов своей семьи.
Затем она организовала еженедельные моления дам в версальской церкви. Здесь возносились молитвы о примирении реформатов с истинной религией и собирались денежные взносы в пользу бедных.
Славный аббат Юшон каждый раз обращался с увещеванием к дарительницам, дабы побудить их к большей щедрости. Однажды он превзошел самого себя, сказав им;
— Милые дамы, я знаю, что у вас понизу дырка на дырке (просторечное выражение, означавшее прохудившийся кошелек), но ведь и нам многого недостает! Умилитесь же сердцем, откройтесь навстречу членам, оцепеневшим в холоде и лишениях.
Эти простодушные слова были встречены безумным хохотом: дамы, задыхаясь от смеха, принуждены были покинуть церковь. На следующее моление никто не посмел явиться, и затея мадам де Ментенон провалилась.
Между тем анти протестантская кампания приняла ошеломительные масштабы. Наставляемые Лувуа и Боссюэ миссионеры при содействии вооруженных до зубов драгун обращали в католичество гугенотское население Лангедока. В средствах, естественно, не стеснялись.
От протестантской веры отрекались целые города:
Алее, Юзес, Вильнев, Монпелье перешли в католичество всего за несколько дней. Узнавая об этих успехах, король потирал руки и всерьез начинал верить, что искупил былые грехи.
Он не подозревал, что все шло не так уж гладко, как ему докладывали, и что многие кальвинисты наотрез отказывались переходить в католичество. Эти несчастные оказывались в полной власти разъяренных драгун и испытывали «притеснения» — такое удачное определение нашел один из мемуаристов. Иными же словами, им вспарывали животы, вешали их или в лучшем случае отправляли на галеры…
* * *Возникает вопрос: какую роль сыграла мадам де Ментенон в деле, которое признается величайшей ошибкой царствования Людовика XIV? Многие историки винят ее в том, что именно она стала вдохновительницей драгонад [84] и побудила короля к отмене Нантского эдикта. Мишле с присущей ему склонностью к преувеличениям утверждал даже, что это иезуиты помогли ей пробраться в постель монарха в обмен на обещание добиться отмены эдикта…
Обратимся к свидетельству современников:
Сен-Симон говорит, что план уничтожения протестантизма обсуждался в узком кругу трех лиц: исповедника, министра — в ту пору единственного, и новой любимой супруги — иными словами, герцог возлагает ответственность на отца де Лашеза, Лувуа и мадам де Ментенон.
Принцесса Пфальцская, как всегда, изъясняется гораздо грубее и определеннее: «Пока здесь не воцарилась эта старая потаскуха, к религии во Франции относились разумно; гадил еще и отец де Лашез, этот длинноухий иезуит… Мадам де Ментенон была не любовницей короля, а гораздо выше. В аду не найти дьявола худшего, чем она. Ее честолюбие принесло несчастье всей Франции.
Ни одна любовница короля не нанесла такого ущерба его славе, как эта старая потаскуха, которую он взял в жены; по ее наущению стали преследовать реформатов, она приказала поднять цену на зерно и вызвала голод.
Сам король был добрым и справедливым, но старуха полностью подчинила его своей воле, и все делалось по ее желанию, потому что он доверял только ей и своему исповеднику; а поскольку добрый король был не слишком-то образован, они могли вертеть им, как хотели…»
Немного позднее Сотро де Марси напишет:
«Мадам де Ментенон считала это предприятие благочестивым и спасительным для короля; однако в глубине души она вовсе не хотела, чтобы для этого использовали силу».
Сотро де Марси был прав. Мадам де Ментенон действительно страстно желала обращения кальвинистов, но акты насилия осуждала.
Однажды она сказала королю, что драгонады могут вызвать раздражение народа.
— Печально слышать такое от вас, мадам, — возразил Людовик. — Неужели в вашей душе еще сохранилась привязанность к прежней вере?
Спустя некоторое время, узнав, что ее брат д'Обинье старается отличиться в преследовании протестантов, она написала ему:
