Стефан Газел - Убить, чтобы жить. Польский офицер между советским молотом и нацистской наковальней
Мы отремонтировали грузовик и могли вплотную заняться поисками пищи. Мы рискнули подойти к ферме, но молодой француз громко крикнул при нашем приближении:
– Убирайтесь отсюда! Чем быстрее, тем лучше. Мне не нужно, чтобы Bodies нашли у меня Polonais. Убирайтесь, да побыстрее!
Салатом не очень-то наешься, но мы жевали его и обсуждали дальнейший план действий. Дорога опустела. За полчаса, что мы сидели на траве, поедая салат, не проехало ни одной машины.
– Не нравится мне все это, – заметил кто-то из спутников. – Слишком уж тихо.
– Что ты имеешь в виду?
– Дорога опустела. Не видно ни одного беженца. Не нравится мне это, – повторил он.
– Может, все уже прошли, – предположил другой. – Или решили остаться. Я уверен, что, если бы поблизости были немцы, дорогу бы запрудили тысячи беженцев.
– И выстрелов не слышно, – добавил Сташек. – Я не думаю, что немцы в тридцати километрах от нас. Как вы считаете?
Все согласились и продолжили набивать животы салатом, чтобы хоть немного заглушить преследующее нас чувство голода.
– А что это там? – указывая на перекресток дорог, спросил кто-то.
Мы посмотрели в указанном направлении.
– Французская разведывательная машина, – определил один из нас.
– По всей видимости, они устанавливают контрольно-пропускной пункт. Давайте поедем, пока они не перекрыли движение.
– Правильно. Надо ехать.
Я снова сел за руль. Сташек и еще один мужчина забрались в кабину, а остальные сели в кузов. Наше напряжение возрастало по мере приближения к перекрестку.
– А вдруг они попытаются арестовать нас? Что мы будем делать? – спросил Сташек.
– Они даже не смотрят в нашу сторону. Разведывательный автомобиль стоял под деревом на перекрестке. Я медленно подъехал и остановился, ожидая, что французы выйдут из машины и зададут нам вопросы. Если мы проедем мимо, рассудил я, то они заподозрят неладное и могут открыть огонь. Но из машины никто не выходил.
Тогда я завел двигатель и только собрался тронуться с места, как из машины вышел одетый в форму человек с автоматом на груди.
– Halt! Wohein gehen sie?[28] – прокричал он.
– Немцы! – заорал Сташек.
– Немцы! – увидев еще трех солдат на дороге, заорали остальные.
Мне бы, конечно, следовало прорываться вперед. Но вместо этого я развернул грузовик и погнал его обратно туда, откуда мы только что приехали.
Мы успели отъехать около сотни метров, когда раздались первые выстрелы. Сидевшие в кузове стали отстреливаться. Мы мчались в облаке пыли, и поэтому в зеркале мне не было видно, преследуют ли нас немцы. Вдавив ногу в педаль газа, я мчался не разбирая дороги, когда услышал голос Сташека: «Что-то впереди на дороге!»
«Наверно, еще одна немецкая машина», – подумал я, и свернул на дорогу, ведущую к ферме, на которой нас так неласково встретили несколько часов назад, въехал во двор и резко затормозил.
– Сарай! Я въеду в сарай, Сташек! Открывай двери!
Сташек не двигался. Тяжело навалившись на меня, он бормотал:
– Меня ранили, Стефан... Я ранен... – У него текла кровь из носа и левого уха.
Кто-то открыл дверь сарая, и я въехал внутрь. Дверь тут же закрыли.
– Немцы могли не заметить, как мы повернули к ферме, – раздался голос. – Но если они все-таки засекли нас, я не собираюсь снова попадать в тюрьму!
Сташек упал на сиденье, когда я вышел из кабины; его руки все еще сжимали пулемет. Я осторожно разжал пальцы и взял пулемет.
– Иди сюда. Отсюда отличный обзор, – услышал я, когда стал осматриваться в поисках подходящего места для пулемета.
Оставив пулемет, я вернулся к кабине, чтобы вытащить патроны из карманов Сташека. Затем мы выломали доску из двери сарая, и теперь был прекрасно виден весь двор и дорога, ведущая к ферме. В голове у меня была полная неразбериха. Только по дрожанию рук я понял, что сильно напуган, но не задумывался о том, что может с нами произойти в любой момент. Я думал только об одном. Сташек умер. Что я скажу его родителям по возвращении? Меня так волновал этот вопрос, словно я собирался увидеться с ними через несколько дней. Что я им скажу?
Шум во дворе заставил меня очнуться. Я увидел молодого француза, который утром выгнал нас с фермы. Он сердито кричал на пожилого человека, вероятно отца. Я практически не знал французского и не понимал, о чем идет спор.
– Что они говорят? – спросил я соседа. – Ты понимаешь?
– Да. Молодой хочет, чтобы мы убрались с фермы, – ответил он. – Его отец настаивает, чтобы мы остались.
Раздавшийся стон отвлек мое внимание. Стон становился все громче и громче.
–Я... умираю... Я... умираю...
Это не мог быть Сташек, ведь он умер. Так кто же это?
Тут мы услышали шум, и на дороге, ведущей к ферме, появилась разведывательная машина, которая въехала во двор и остановилась перед спорящими мужчинами. Водитель остался в машине, а трое с автоматами выскочили наружу.
– Главное – сохранять спокойствие, – прошептал мой сосед. – Они могут уехать.
Французы подняли руки вверх.
– Wo sind soldaten?[29] – спросил немец.
– Я умираю... Я умираю, – опять раздался голос, и кто-то зажал рот умирающего рукой.
– Wo geht der soldaten?[30] – повторил свой вопрос немец.
Французы явно не знали немецкого языка, и немец повторил вопрос по-французски.
– Они поехали по той дороге, – сказал отец, указывая в направлении Пон-де-Се. – На север.
– Они поехали по той дороге! – одновременно с отцом закричал сын, указывая в сторону перекрестка.
Немец посмотрел на две руки, указывающие противоположные направления, и рассмеялся. В это время два других немца внимательно осмотрели двор и заметили следы нашего грузовика, ведущие в сарай.
– Они там! – закричал один из них, показывая в нашу сторону.
Тогда немец, стоявший рядом с французами, выпустил автоматную очередь, сразившую наповал отца с сыном.
Я нажал гашетку, и три немца замертво свалились на землю. Четвертого я застрелил, когда он попытался развернуть машину и уехать с фермы.
Мы просидели в сарае минут десять, ожидая прибытия других немцев, но все было тихо. Внезапно тишину разорвал крик выбежавшей из дома старухи. Склонившись над телом старика француза, она попыталась поднять его, но это ей было не по силам. Один из моих спутников выскочил из сарая, чтобы помочь старухе. Она набросилась на него с проклятиями. Все, что мы поняли из ее слов, так это то, что мы должны убираться отсюда.
– Он был бы жив, если бы вы не приехали! Он был бы жив! – закричала она, сидя рядом с телом мужа, и разрыдалась.
– Что будем делать? – раздался чей-то голос.
Сиденье и пол в кабине были залиты кровью Сташека. Его лицо посерело, и открытый рот, казалось, все еще произносил: «Меня ранили, Стефан... я ранен...»
