Герви Аллен - Эдгар По
Однако переезд в Ричмонд пришлось пока что отложить. Мистер Уайт еще не был готов принять По на службу, а старая миссис По находилась при смерти. Чеки на 5—10 долларов, изредка приходившие из редакции «Мессенджера», помогали кое-как отогнать нужду, во всяком случае, на то время, пока перо повиновалось обитателю маленькой комнатушки на Эмити-стрит… Однажды везший почту пароход был ограблен неким Уильямом Джонсом, в результате чего По понес «небольшой убыток» — он как раз купил и послал Уайту несколько банок особо качественной типографской краски.
Еще 30 мая 1835 года По написал Уайту в Ричмонд, упомянув о серьезной болезни, перенесенной им около этого времени:
«Я уже несколько дней не видел мистера Кеннеди, будучи слишком нездоров, чтобы выходить из дому… Когда я с некоторой поспешностью писал очерк, который послал Вам, я чувствовал себя так дурно, что едва различал лист бумаги, на котором писал, и закончил в состоянии полного изнеможения…»
12 июня он снова пишет Уайту:
«Рад сообщить Вам, что я уже совершенно поправился, хотя доктор Баклер еще три недели назад уверяд, что спасти меня может лишь морское путешествие…»
Видимо, речь шла не о простом недомогании. Доктор Баклер не стал бы рекомендовать стесненному в средствах молодому поэту морское путешествие, не будь у него достаточных оснований для тревоги. Ему казалось, что только оно может спасти пациента. И болезнь эта была лишь повторением нескольких подобных кризисов, пережитых им в предыдущие четыре года. Вспомним, что он неоднократно жаловался на здоровье в письмах к Джону Аллану.
Вскоре в жизни По должна была открыться новая страница, ибо пребывание в Балтиморе подходило к концу. Чем же были заняты в это время обитатели маленького домика с невысокой трубой и одиноким окном в мансарде? Миссис Клемм с утра до вечера хлопотала по дому и ухаживала за умирающей бабкой. Трижды в день мать, дочь и племянник собирались за покрытым белоснежной скатертью и уставленным прекрасной фарфоровой посудой столом. Вирджиния по-детски беззаботно щебетала, изредка обращая на Эдгара наивно-вопрошающий взгляд больших темных глаз. О чем думал тогда сам По — молодой честолюбец, одержимый дерзновенными помыслами? Какие нежные слова шептали они друг другу, оставаясь наедине? Было в этом что-то странное, неправдоподобное, похожее на ставшие явью грезы. Странное и в то же время манящее. Какое-то неведомое чувство исподволь овладевало его душой. «Лигейя» стала реальностью и все больше захватывала его воображение. Но так ли на самом деле? Ведь была еще и Эльмира.
7 июля 1835 года умерла миссис По. Ей было семьдесят восемь лет. В тех обстоятельствах смерть ее могла принести лишь облегчение. Миссис Клемм стала теперь отдавать все внимание Эдгару и Вирджинии. Их осталось трое, и им суждено было прожить так еще немало лет. По мог идти дальше путем, который указывала его звезда.
Под шлепанье пароходных колес Балтимор растаял в утренней дымке. Впереди был Ричмонд, влекший По со всей силой незабвенного прошлого и многообещающего будущего. Мечта его близилась к осуществлению — он возвращался на родину, увенчанный чужеземными лаврами. Были они еще не слишком пышными, но тем не менее заметными и очень ему к лицу.
Миссис Клемм осталась в Бостоне, дожидаясь окончания затянувшейся тяжбы из-за наследства покойного мужа и присматривая за Вирджинией. Была середина лета 1835 года.
Глава шестнадцатая
В облике молодого человека, вновь появившегося в Ричмонде в первые августовские дни 1835 года, вне всяких сомнений, было нечто примечательное: особым образом завязанный черный галстук, тесный двубортный сюртук, застегнутый с точно отмеренной и подчеркнутой небрежностью, гордая осанка и стремительная нервная походка, пронзительный взгляд больших серо-голубых глаз и не покидающая губ капризно-ироническая усмешка — все это останавливало внимание. На улице вслед ему оборачивались и мужчины и женщины, говоря вслух или про себя: «Вот идет Эдгар По». Даже случайная встреча с ним оставляла след в памяти и воображении.
Первые несколько дней он прожил у Макензи. Розали по-прежнему была там — счастливый, не омраченный мыслями о будущем взрослый ребенок. Мистер и миссис Макензи встретили его с обычным радушием, но больше всех обрадовался молодой Джек Макензи — все такой же грубовато-добродушный и веселый, как раньше. Мисс Валентайн (тетушка Нэнси) украдкой пришла от Алланов, чтобы повидать Эдгара и рассказать ему о последних часах опекуна, шепнув несколько слов о завещании. Впрочем, здесь она не могла сообщить ему ничего нового — с упомянутым документом По уже был знаком во всех подробностях. Сама мисс Валентайн, во всяком случае, чувствовала себя вполне обеспеченной с отписанными ей 300 долларами годового дохода и бесплатным столом и стиркой в доме покойного торговца.
С каким, должно быть, странным чувством проходил По мимо большого дома с занавешенными окнами, прислушиваясь к крикам играющего в саду старшего сына Джона Аллана, или отвечал на радостные приветствия встреченных на улице старых слуг, зная наверняка, что во всем этом ему уже нет и никогда больше не будет места. С таким же чувством он заглядывал, оказываясь поблизости, в лавку «Эллиса и Аллана». Знакомый полумрак, и даже запахи все те же. В конторе стол Джона Аллана на прежнем месте, как и шкатулка с письмами. Нет лишь самого Аллана — ему уже не вернуться.
Прошлое, однако, забыто не было. Память о нем хранили письма в старой шкатулке и сердца тех, кто оставался в доме на Мэйн-стрит. Приезд По очень встревожил вдову Аллана, хотя она и не подала виду, что знает о нем. У нее и так уже было немало неприятностей в связи с завещанием, а По, явись у него такое желание, мог очень многое рассказать. Поэтому нужно быть как можно осторожнее, а самое главное, избегать новых скандалов. И тяжелые двери особняка Алланов больше ни разу не отворились перед По — бесшумно и таинственно закрылись для него и некоторые другие ричмондские двери. Sub rosa[13] в известных кругах местного общества поползли какие-то слухи. Со временем это сыграло свою роль, особенно когда выросли дети Аллана.
И все же в большинстве своем старые друзья остались ему верны — Джек Макензи, Боб Кейбелл, Гэльты, не говоря уж о Робе Стенарде. По был принят во многих домах, хозяева которых в суждении о нем больше полагались на свои собственные впечатления. Многие знали достаточно, чтобы относиться к разговорам о несправедливости По к Джону Аллану с должной долей недоверия. Что до рассказов о его пристрастии к картам в университетскую пору, то об этом слышали и раньше, да и сам грех был не из тех, за которые изгоняют из танцзалов. Даже на незаплаченные мелкие долги можно было посмотреть сквозь пальцы, когда речь шла о том, чтобы простить очаровательного молодого человека, вот-вот добьющегося славы и к тому же умеющего так оживить светскую беседу. На первых порах возвращение По в Ричмонд весьма походило на триумф. Кое-кто исподтишка посмеивался над некой недавно овдовевшей гордой дамой, родом не из Виргинии, которая жила на столь широкую ногу. И потому приемного сына Фрэнсис Аллан не обходили вниманием. После Балтимора, где уделом его была нищета, он жил точно в прекрасном сне. В каждом доме он находил вино, музыку, прелестных женщин и весьма почтительное отношение к «изящной словесности». И временами все это кружило ему голову.
