Паскаль Бонафу - Ренуар
А в настоящий момент Марсиаль Кайботт занимался подготовкой всех необходимых документов, подтверждающих дар его брата Гюстава.
Ренуар, снова страдающий от приступов ревматизма, уезжает в Сен-Шама, где живёт в апреле в отеле «Де ла Круа-Бланш». Он надеется, что климат и заботы врачей принесут ему облегчение. По пути он ненадолго заезжает в Истр. Сен-Шама очаровал Ренуара. В одном из писем он утверждает: «Это самый красивый уголок на Земле. Здесь сочетаются в одном месте Италия, Греция и Батиньоль, да ещё в придачу море». И всё же он покидает этот чудный уголок и едет в Болье, где останавливается на вилле «Квинсе». Там он напряжённо работает, пишет много этюдов. Позже он рассказывал Галлимару, что особый свет на побережье вызывал неожиданные эффекты, которые его кисть запечатлела в одном из пейзажей: «Я смог оценить это, только когда вернулся в Париж и увидел его при нормальном освещении…»
Когда Ренуар узнал о том, что государство приняло в дар картину Кайботта «Паркетчики», он написал 5 мая благодарственное письмо Ружону, а два дня спустя — министру народного просвещения, религии и изящных искусств. Он сожалел о том, что не смог посетить ретроспективную выставку работ Кайботта, организованную Дюран-Рюэлем. «Паркетчики» — единственная из 122 картин на выставке, к которой была прикреплена табличка «Люксембургский музей». Хотя «Паркетчики» были приняты, судьба всех остальных картин из коллекции Кайботта оставалась пока неясной…
Одиннадцатого мая Марсиаль Кайботт узнал о намерениях официальных лиц. Ружон, не учитывая решение Консультационного комитета, сообщил ему, что коллекция Кайботта слишком велика. Необходимо выбрать лишь некоторое число полотен. Под чьим давлением Ружон был вынужден принять подобное решение? И было ли действительно необходимо оказать давление на Ружона, неуловимого и лицемерного, чтобы он принял его?
Ренуар, всё ещё находившийся на юге, прочёл в «Ле Мерюор де Франс» статью критика Камиля Моклера: «Я решил, месье, выразить негодование по поводу импрессионистов, потому что в настоящее время они продают свои работы, и поэтому можно, не причиняя им материального ущерба, осуждать их искусство. Эти художники живут теперь вполне комфортабельно, и я не вижу причины, по которой можно было бы стесняться напомнить им, что они не изобрели живопись, что уродство не заменяет значительность содержания, что рисунок не является излишним и что символ — это вещь, которую они вообще не понимают». Если Моклер считает возможным утверждать, что картины импрессионистов теперь продаются и поэтому на них можно нападать, не причиняя вреда их репутации, то он, очевидно, лучше осведомлён, чем Ренуар. По мнению Ренуара, начатая импрессионистами борьба далека от завершения… Заявления Моклера свидетельствовали об очевидной недобросовестности автора, притворявшегося, что он не знает о плачевных результатах распродажи коллекции Танги в начале июня. Несмотря на то, что в коллекции были собраны работы Моне, Сёра, Ренуара, Бернара, Писсарро, Синьяка, Моризо и Дюбуа-Пилле, результаты торгов были разочаровывающие — 14 261 франк за всё… «Ферма» Сезанна была оценена в 145 франков. Самая «дорогая» из шести картин Сезанна была продана за 215 франков Амбруазу Воллару, а всего он купил пять работ Сезанна на общую сумму в 900 франков… которых у него не было. Оценщик отказался принять задаток в 300 франков и предложил Воллару заплатить общую сумму позже…
В августе Ренуар почувствовал себя лучше, ревматические боли ослабли, и он решил, наконец, принять приглашение Галлимара посетить его на вилле «Люси» недалеко от Довиля. Но он был вынужден ответить отказом на следующее приглашение — от Берты Моризо, которая ждала его в Бретани. Ему нужно было срочно вернуться в Париж.
Алина должна была рожать. В преддверии этого события она пригласила приехать в Париж из Эссуа свою кузину Габриель. Алина рассчитывала, что Габриель будет присматривать за малышом и играть с ним. А уход и кормление младенца она не собиралась доверять никому. Пятнадцатилетняя Габриель ещё никогда не покидала Эссуа. Она бы заблудилась в Париже, если бы Алина не встретила её на Восточном вокзале. А Ренуар, вернувшись из Нормандии, быстро оценил, что Габриель может стать отличной моделью…
Пятнадцатого сентября, вскоре после полуночи, акушерка в одной из комнат «Замка туманов» приняла роды и показала Алине её младенца. Это был мальчик. И Алина, взглянув на него, воскликнула: «О боже, какой же он уродливый! Унесите его от меня!» Мнение Ренуара было не более радостным: «Какой рот! Настоящая печь! Да он будет обжорой!» И только Габриель, которую никто не спрашивал, прошептала: «А я нахожу его красивым!»
Приезд Габриель и рождение второго сына заставило Ренуаров перераспределить комнаты в доме. Все они были оформлены одинаково: стены выкрашены в белый цвет, а двери — в серый. Ренуар потребовал, чтобы серую краску готовили с жжёной костью, а не с персиковой чёрной. Он считал, что персиковая чёрная краска придаёт серому цвету голубоватый оттенок. В вестибюле на первом этаже дверь налево вела в гостиную, а направо — в столовую, которую Ренуар украсил мифологическими сюжетами. В самом конце коридора находились кухня и буфетная. Комната Габриель располагалась на втором этаже над кухней, а над буфетной была ванная, где на мраморных туалетных столиках стояли тазы для умывания, а ванну принимали в цинковых лоханях. Комната Алины была над гостиной, а напротив — комната Пьера. Ренуар спал на третьем этаже, где располагалась также комната для гостей.
Габриель оказалась очень бойкой девушкой, она быстро освоилась на новом месте. Она была счастлива, когда обнаружила около дома сад, в котором не было навоза. Габриель с любовью занималась Жаном, всё время брала его на руки, несмотря на замечания Алины. Она быстро исследовала район «маки» — густых зарослей, где можно было собирать улиток. Там среди колючих кустов боярышника и шиповника ютились бараки и хибары из досок и брезента. Она быстро перезнакомилась со всеми в округе, от торговки рыбой Жозефины до поэта Биби ла Пюре. Постепенно каждодневная жизнь в семье Ренуаров обрела порядок и нормальный ритм, что позволило Ренуару писать без устали. Вне всякого сомнения, он мог бы снова повторить эти фразы, написанные им четыре года назад одному из друзей: «Как только оказываешься заключённым в четырёх стенах мастерской — забываешь обо всём, и лишь самое лёгкое воспоминание о природе полезно».
Но вдруг осенью всё снова оказалось под угрозой. Ренуар был в Версале, когда неожиданно у него начался острейший приступ ревматизма. Ему пришлось срочно вернуться в Париж. Там он оставался прикованным к постели и не смог даже присутствовать на похоронах Норбера Генетта. Этот художник, который также несколько раз был его моделью, внезапно скончался в 40 лет. Вынужденный оставаться дома, Ренуар следил за глубоким кризисом, коснувшимся как импрессионистов, так и всей Франции. Капитан Дрейфус,96 обвинённый в государственной измене, был осуждён военным трибуналом в декабре 1894 года. Дело Дрейфуса поделило страну на два лагеря. Одни считали, что обвинение капитана в шпионаже в пользу Германии необоснованно. Другие не сомневались в его справедливости ещё и потому, что Дрейфус был еврей. Появились дрейфусары и антидрейфусары. Ренуар, без колебаний, встал на сторону антидрейфусаров… Он очень опасался, что дело Дрейфуса вновь поставит под угрозу положительное решение правительства относительно коллекции Кайботта.
