Наталья Сац - Новеллы моей жизни. Том 1
Я вошла в кабинет с большим окном и за импозантным резным столом, за стопками журналов и бумаг скорее почувствовала, чем увидела Кольцова. Но вот он вышел из-за стола, протянул мне обе руки, как «старой знакомой», и усадил на диван.
— Наташенька, — сказал он, — вся Москва зовет вас за глаза «Наташа», и мне неудобно отставать в этом хорошем деле. Так вот, Наташенька, я прошу вас быть редактором журнала — приложения «Детский уголок» и редактором отдела «Семья и школа» в нашем «Женском журнале».
— Что вы, Михаил Ефимович, у меня Московский театр для детей, Опытная школа эстетического воспитания, мои постановки и… я очень плохо пишу…
— Видит бог, Наташенька, у меня дел еще больше, но у нас принцип приглашать только ведущих: отдел мод — Ламанова, юмор — Ильф и Петров, дети — Наташа Сац. Соглашайтесь! Совместная работа укрепит нашу дружбу.
Поучиться писать у самого Кольцова, чтобы лучше бороться за театр… это важно! Конечно, согласилась. Спасибо Михаилу Ефимовичу — он на первых порах не только помогал мне, как молодому редактору, но давал задания и правил мои фельетоны, юморески, рассказы о театре, помогал делать их такими, чтобы людям было интересно их читать. Мы дружили и в Москве и на Клязьме. У Школы эстетического воспитания было три дачи, и, конечно, я жила вместе со школой. У Кольцовых тоже была дача.
— Наташенька, как юная Айседора Дункан, ходила вместе со своими детьми всегда босая, в тунике, — смеясь, вспоминал Михаил Ефимович. А он, когда кувыркался у речки, очень смешил наших ребят.
Впрочем, мирно хохочущего, лежащего на песке Кольцова встретить можно было редко. Не случайно и дачу свою он назвал «Секунда».
Восьмилетняя Аня Солина из нашей школы, любительница сказок Андерсена, изрекла однажды:
— А тот, маленький, веселый, он вовсе не Михаил Ефимович. Он — Оле-Лук-Ойе. Я видела у него маленькие крылышки под шеей.
Пожалуй, Аня была права. Крылышки у Кольцова, верно, были. Он вдруг оказывался без всяких предварительных сборов то в Днепропетровске, то в Париже, то в Кимрах, то в Берлине, то в Анкаре, то в Мадриде… Если по сигналу человека или организации ему надо было проверить материалы для будущего фельетона, он выезжал «на место» молниеносно. Вбирать живую жизнь во всем ее многообразии было для него такой же потребностью, как дышать, и сделать географическую карту поездок Кольцова было бы чертовски интересно.
Очень хорошо понимал Кольцов и то, что с разных точек зрения люди выглядят по-разному. Быть и казаться — далеко не всегда одно и то же. Чтобы понять взаимоотношения детей и педагогов, уже очень знаменитый журналист Кольцов некоторое время работал учителем младших классов, потом превращался в шофера такси, все знают, что он сражался в Испании, а в скольких перелетах участвовал он!
Да, это был в большом смысле слова крылатый человек! Но когда приземлялся, хохотал как маленький.
Как-то мы решили побродить по Москве просто так, а получился новый фельетон. Была зима. Шел снег. Напротив Зоологического сада — оживление. Духовой оркестр. Молодежь с коньками в руках спешила на открытие зимнего катка «Первое мая». Первое мая? Да, на огромной вывеске написано так. Но чья голова сообразила дать название катку «Первое мая», ведь этот праздник ассоциируется с цветами, зеленеющими деревьями, весной! Мы ясно нарисовали себе портрет бездумного директора, который «жил трафаретом», как сказал Кольцов.
Этот директор был не одинок. Поблизости расположились бани. Раскрасневшиеся люди, хорошо попарившись, выходили из двери, на которой красовалась надпись: «Бани „Северный полюс“.
В центре города мы увидели Бюро похоронных принадлежностей. Торжественность глазета и фарфоровых цветов, конец жизни. Что же было написано на вывеске? «Вечность». Хотя ясно, что хозяин гробов зарабатывает именно на невечном. И хорошо зарабатывает!
Смешное слово само бегало за Михаилом Ефимовичем, но его реакция часто бывала необычной, предусмотреть ее было почти невозможно.
Как-то Кольцов рассказывал об аккуратно одетом старичке, который «настигал его повсюду». Старичок настаивал, чтобы читатели «Правды» как можно скорее узнали об его изобретении. Что же он изобрел? Огромный зонтик, который возвысится над всеми домами и будет закрывать всю Москву во время дождливой погоды. Старичок говорил с горящими глазами о важности для людей этого изобретения, приносил новые и новые чертежи своего чудо-зонтика. Кольцов рассказывал об этом с большим юмором, а закончил неожиданно серьезно:
— И знаете, мне почему-то стало жаль этого старичка. Я сказал ему, что придется подождать с продвижением его изобретения, так как на этот год уже запланирована прибыль от продажи калош и дождевых плащей. Это как-то утешило его, и он ответил: «Ну что ж, подождем. Ведь у меня вся надежда на мое изобретение».
Как-то Михаил Ефимович позвонил мне домой часов в десять вечера:
— Пишу о педагогике, хочу посоветоваться. У вас есть книжки английского педагога Лая?
— Да, есть.
Через несколько минут его «керосинка на колесах» (так он называл свое примитивное автодетище, которым сим правил) подъехала к нашему дому. Я помогла ему нужными материалами, советом, но он заметил, что я в плохом настроении, и решил развеселить меня.
— Что это вы, Наташенька, не такая, как всегда? Мне еще долго сидеть в «Правде» с этим фельетоном. Давайте немножко потанцуем.
Это было неожиданно. Мама уже легла спать, комната у меня десятиметровая, вся заставленная вещами, да и если я сяду за пианино, как я буду танцевать, а если нет, кто нам будет играть?
Михаил Ефимович нашел оригинальный выход. Он позвонил своему брату Борису, попросил подставить его патефон к телефону, завести песенку-танец «Валенсия», и мы, держась за телефонный провод, минуты три танцевали, после чего он с удвоенными силами уехал работать над фельетоном, а я смеюсь и сейчас при одном воспоминании…
Шли годы. Московский театр для детей пользовался все большим признанием и популярностью. Я стала режиссером, твердо шагала по избранному пути.
И вдруг после постановки пьесы «Эмиль и его товарищи» я прочла неодобрительную рецензию в театральном журнале. Ругали за пьесу, за ее выбор.
Содержание пьесы было такое.
Сын бедной парикмахерши Эмиль Бишбейн из маленького городка впервые отправляется в Берлин, чтобы передать больной бабушке триста марок, но его «попутчик» крадет эти деньги, когда Эмиль засыпает. Берлинские мальчишки оказываются хорошими друзьями — по призыву Эмиля превращаются в детективов, создают целую организацию по преследованию вора. В конце пьесы Эмиль получает большую премию, так как поймал крупного преступника. Автором пьесы был Эрих Кестнер. Она была написана остроумно, увлекательно, и, не скрою, я была влюблена в нее. Что-то не наше в ней было, но тогда я этого не понимала, считала, что «к нам придираются».
