Софи Аскиноф - Московские французы в 1812 году. От московского пожара до Березины
А его соотечественники, члены французской колонии Москвы начала XIX века, что стало с ними? Нам о них известно очень мало, потому что не все оставили такие подробные воспоминания, как А. Домерг.
Во всяком случае, бесспорно, что московская колония французов, пострадавшая в наполеоновской авантюре, тогда заметно уменьшилась в числе. Многие мужчины и женщины уехали навсегда, многие погибли. Для тех, кто остался после 1812 года, для тех, кто вернулся после пожара, все шло совсем не так, как было прежде. Для них открылась новая страница, новая эпоха началась в этом городе, в котором все строилось заново: дома, дружбы и мечты… Кто оставался на это способен? Кто мог забыть пережитые дни и ночи ужаса, забыть холод, голод и страх при отступлении из России, забыть ставшее повседневным зрелище смерти? Кто мог забыть катастрофу на Березине и изгнание заложников в Сибирь? Трудно переступить через себя тем, кто пережил такую драму.
Глава 7
После драмы 1812 года
O восстановлении рассказывают разное;
одни говорят, что дело продвигается быстро,
другие говорят, что у крупных собственников
нет пока рабочей силы.
Сам я давно уже отчаялся.
Ж. де Местр. Письмо от июля 1816 года. Дипломатическая переписка. Париж, 1861.Драма 1812 года, пожар Москвы и затем отступление из России неизбежно оставили следы на земле и в умах современников. «В первые дни после отступления французской армии было почти решено забросить Москву и перенести столицу России в другое место», – заявляла Наталья Нарышкина, дочь генерала Ростопчина. Конечно, для того чтобы нанесенные раны зарубцевались, требовалось много времени. Русские по-прежнему были унижены наполеоновской оккупацией, а московские французы травмированы тем, чего они сами не желали: войной против народа, который принял их в своей стране с радушием и к взаимной выгоде. Наполеоновское вторжение разрушило все: не только город, но и доверие, установившееся между двумя народами. Понятно, что удручены были и одни, и другие – все те, кто до сих пор вместе созидали богатый динамичный город и мирное сосуществование, в котором все были заинтересованы. В 1812 году город был обращен в руины, а в чувствах преобладали подозрительность и жажда мщения. В городе, будущее которого было неопределенно, продолжалось сведение счетов… Но вместе с тем следовало признать очевидное: за несколько лет Москва кардинально изменилась. Она быстро приобрела новое лицо: лицо гордости, возвращаемой по мере терпеливо ведущейся реконструкции. Она демонстрировала желание идти вперед, несмотря на тягостные воспоминания, которые никто уже не мог изгнать из своей памяти. Новое строилось не на отрицании прошлого, а напротив, на его примирительном приятии.
Французы в разрушенном городе
На следующий день после пожара 1812 года Москва представляла собой обескровленный город. Цифры материальных убытков и людских потерь, приводимые различными источниками, впечатляли. По мнению А. Домерга, последние достигли десяти тысяч умерших из двадцати пяти – тридцати тысяч человек, не эвакуировавшихся из города, что составляло около пятой части населения Москвы. В другом месте он говорит о двадцати тысячах больных и раненых, погибших в огне. По сведениям, приводимым историком В. В. Назаревским, на улицах было подобрано 11 959 непогребенных человеческих трупов, к которым он прибавляет 12 546 трупов лошадей. Во время грабежей и голода, наступившее после пожара, сильно ослабевшие жители столкнулись с новым испытанием – болезнями. Действительно, несоблюдение норм гигиены, отравление городских водоемов неубранными трупами, а также всевозможным мусором и отходами сделали санитарное состояние очень тревожным. Несмотря на усилия, предпринимаемые российскими властями, возвратившимися в город, тяжелое положение в этой сфере сохранялось еще долго, а список умерших удлинялся. Губернатор Ростопчин пытался успокоить царя: «В Москве ежедневно сжигают от двухсот до трехсот человеческих трупов и с сотню конских. После этого Ваше императорское величество может никоим образом не беспокоиться относительно весны…»205
Материальные потери были не менее значительны, как отмечают сами москвичи, прятавшиеся в лагерях по окраинам и возвращавшиеся в город после окончания пожара. Многие были шокированы тем, что там увидели, и Ростопчин в первую очередь. В письме царю от 26 октября/7 ноября он в растерянности признавался: «Я полагаю, Государь, что Москва никогда не оправится.»206 Огромный город, в котором стояло шесть – семь тысяч деревянных домов, действительно был обращен в руины207. «Какую печальную метаморфозу претерпел этот город, прежде столь богатый и процветающий! – рассказывали ссыльному A. Домергу. – Из четырех тысяч каменных домов целыми остались лишь двести, из восьми тысяч деревянных пощажены всего пятьсот, а из шестнадцати тысяч церквей восемьсот исчезли, прочие же серьезно повреждены. Склады, создание которых стоило москвичам многих жертв, разрушены, мануфактуры уничтожены. Исчезли целые улицы и кварталы, с трудом можно сориентироваться, чтобы найти жилище, оставленное несколькими днями ранее. Но очень немногим довелось испытать это удовлетворение!» Аббат Сюррюг, со своей стороны, оценивал размер разрушений примерно в четыре пятых от количества домов в городе. «До пожара насчитывалось приблизительно девять тысяч триста домов, плюс восемьсот дворцов вельмож, в которых искусство украшений соперничало с роскошью. Сегодня, пересчитывая дома, уцелевшие при пожаре, можно оценить их число приблизительно в одну пятую от бывшего… Потеря, нанесенная России пожаром Москвы, не поддается исчислению. Сколько миллионов погребено под руинами! Сколько богатств всякого рода обращено в пепел!»208 По мнению Ж. Лекуэнта де Лаво, из 9158 домов, зарегистрированных в Москве в 1812 году, сгорели 6341209. Ж. де Местр, будучи савойским послом, находился в то время в Санкт-Петербурге, но и он ужасался размаху разрушений. «Одних зданий уничтожено столько, что голова идет кругом, – писал он через несколько месяцев после бедствия. – А прибавьте сюда разную мебель, драгоценные ткани, статуи, книги, картины и т. д. и т. п. – есть от чего залиться слезами! […] Легко себе вообразить, каков был этот огромный город, место пребывания самого богатого в мире дворянства, веками накапливавшего эти сокровища»210. И он вспоминал богатую библиотеку графа Бутурлина, дом графа Алексея Разумовского, превращенный в пепел вместе с его уникальным ботаническим садом! Ж. де Местр считал эти потери невосполнимыми и никак не мог в связи с этим успокоиться. В его глазах, с дымом ушел целый кусок старой России. И это все без учета финансовой стороны катастрофы, потому что сейчас надо было думать прежде всего о восстановлении города. Дипломат оценивал размеры бедствия во многие миллиарды рублей, что, впрочем, утверждал и сам Наполеон в одном из своих бюллетеней.
