Екатерина Глаголева - Вашингтон
В тот же день он написал длинное письмо с инструкциями своему управляющему Уильяму Стивенсу, находившемуся в стране Огайо, которому надлежало немедленно сплавиться по реке к Большой Канавге и приступить к работам:
«Не знаю, попытается ли кто из белых рабочих от Вас сбежать, но во избежание этого присматривайте за ними как можно строже; как только причалите, вытащите каноэ повыше на берег (не говоря им зачем) и накройте, чтобы не растрескались от солнца. Оставьте Гилберту Симпсону точный перечень всех вещей, которые возьмете с собой вниз по реке, за исключением самых пустяшных, чтобы г-н Кливленд знал, что́ у Вас есть и нужно ли ему раздобыть для Вас что-нибудь еще. Заставляйте рабочих и негров заботиться о своей одежде и чинить ее в случае надобности.
Прилагаю описание каждого рабочего: если кто-нибудь сбежит, пообещайте хорошую награду тому, кто приведет его обратно к Вам, ко мне или к майору Кроуфорду[19].
Позаботьтесь об инструментах, чтобы ни один не пропал или не был забыт, когда Вы поедете дальше. Проследите также, чтобы они были у каждого работника; если окажутся лишние — тем лучше, поскольку я, вероятно, пришлю Вам еще людей через некоторое время… Я дал Вам денег на расходы и надеюсь — и прошу — как можно больше ограничить дорожные издержки».
Всё надо было продумать, всё предусмотреть, и всё равно он знал, что без хозяйского присмотра дела не делаются, он должен поехать туда сам — в мае или чуть позже. В общем, сразу, как только вырвется.
Семнадцатого марта 1775 года отдельная рота графства Ричмонд известила полковника Вашингтона о том, что он был единогласно избран ее командиром, «в случае если придется прибегнуть к оружию для защиты Короля (!) и страны». Ополченцы поставили себе задачу превратиться к лету в пристойную боевую единицу и приглашали полковника устроить им смотр в удобное для него время, а пока ждали от него указаний.
Три дня спустя, в понедельник, в Ричмонде, в англиканской церкви Святого Иоанна, собрался второй Виргинский конвент. Делегаты ратифицировали резолюции Континентального конгресса, подтвердив намерение защищать и отстаивать «нерушимые и справедливые права и свободы законопослушных и верных подданных Его Величества в Америке», и одобрили работу семи делегатов от Виргинии.
Двадцать третьего марта героем дня стал Патрик Генри, предложивший резолюцию о необходимости вооружаться. Он произнес пламенную речь: «Столь ли дорога нам жизнь или сладок мир, чтобы купить их ценою цепей и рабства? Не допусти этого, Всемогущий Боже! Не знаю, каким путем пойдут другие, мне же дайте свободу или смерть!»
«Свободу или смерть!» — подхватили остальные, и Вашингтон повторил эти слова вместе со всеми. Эта фраза легко пришла ему на язык: он почти наизусть знал пьесу «Катон», и от сцены из второго акта у него всегда мурашки бежали по коже: «Не время говорить о пустяках: ярмо иль трон, свобода или смерть».
Некоторые депутаты, зарекомендовавшие себя пламенными патриотами, в том числе Эдмунд Пендлтон, всё же воспротивились столь решительным мерам. Тогда Томас Джефферсон произнес умную и убедительную речь, развив в ней теорию республиканства. Вашингтон, по обыкновению, молчал, пребывая в тягостных раздумьях, но когда Генри запальчиво сказал, что смешно думать о мире, когда мира вовсе нет, все взгляды обратились именно на Вашингтона.
Постановили, что «находящееся под добрым командованием ополчение из джентльменов и йоменов (то есть дворян и крестьян-землевладельцев — Е. Г.) является естественной силой и единственной защитой свободного правительства; такое ополчение в сей колонии навсегда избавит метрополию от необходимости держать здесь с целью обороны постоянную армию или наемные силы — нарушителей покоя, представляющих собой угрозу для свобод народа, — и лишит ее предлога для обложения нас налогом на их содержание».
Вашингтон вошел в комитет, который занялся созданием в каждом графстве добровольческих рот, а также в другой — для разработки плана по развитию ремесел и мануфактур. Конвенту предстояло вновь избрать семерых делегатов — на Второй Континентальный конгресс. Первыми в списке оказались Пейтон Рэндольф, Джордж Вашингтон и Патрик Генри.
Его брат Джек тем временем занимался обучением одной из рот. Джордж похвалил его за это и пообещал устроить части смотр этим летом, вместе с ротой из Ричмонда. «Я с радостью приму честь командовать ею… поскольку намерен посвятить всю свою жизнь и состояние делу, которому мы служим».
Вашингтон вернулся домой, и его оглоушила очередная новость: патент на земли, полученные им по прокламации 1754 года, — 23 тысячи акров! — аннулирован, поскольку проводивший землемерные работы Уильям Кроуфорд не был должным образом на это уполномочен. Это что, злая шутка? Столько сил, времени, денег потрачено — и всё зря? До какой мелкой мести опускаются те, кто должен служить образцом великодушия!
«Это известие показалось мне настолько невероятным, что я не обратил на него внимания, пока не увиделся в прошлую пятницу с г-ном Уилпером, который, подтвердив сообщение, добавил, что все держатели патентов (которых он повидал) в силу этой прокламации чрезвычайно расстроены и не знают, что начать и что об этом думать, как поступить в столь необычном случае, — писал Вашингтон 3 апреля лорду Данмору. — Вот из-за чего я позволил себе обеспокоить Вашу светлость сим письмом, будучи убежден в Вашем желании услышать и намерении исправить всякую обоснованную причину для жалоб, поданных на Ваше рассмотрение. <…> Я уверен, что Вы как порядочный человек задеты оскорблением, нанесенным другим…»
У лорда Данмора в апреле были другие заботы: опасаясь, что одна из рот ополчения захватит пороховой склад в Уильямсберге, он велел пехотинцам с британской шхуны «Магдалена» вывезти со склада 15 бочонков с порохом и переправить на военный корабль, стоявший на якоре в Норфолке, — якобы для подавления бунта рабов, поклявшись вернуть потом порох обратно, если это потребуется для защиты колонии. Когда разъяренные патриоты уже собирались захватить дворец губернатора, Вашингтон призвал их сохранять спокойствие и посоветовал пяти отдельным ротам, перешедшим к тому времени под его командование, не выступать на Уильямсберг. 24-летний плантатор Джеймс Мэдисон усмотрел в этом малодушие: он считал, что Вашингтон боится гражданской войны, которая непременно нанесет ущерб его частной собственности. Но Вашингтону было сорок три, и он прекрасно понимал, что британский слон одним ленивым движением ноги растопчет американскую моську. «Было известно, что ресурсы Великобритании практически неисчерпаемы, ее корабли покрывают океан, ее войска пожинают лавры во всех концах света… Нужны были деньги, нерв войны», — отмечал он. Но у колонистов имелось нечто более ценное: неукротимая решимость, сознание своей правоты и вера в то, что Бог на их стороне.
