Андрей Васильченко - Сумрачный гений III рейха Карл Хаусхофер
В моем гороскопе значится, что я ничего не имею общего с народными массами. Знать, мне не судьба собрать лавровые венки после произнесения речи перед народом. На том и разбиваются мои мечтания. Вообще в моем гороскопе большую роль играет «дом великого затворничества». Ты же знаешь, я составляю гороскопы забавы ради, даже еще чтобы позабавить Грету. Самоирония может быть даже очень полезной. Если хочешь, я составлю гороскоп и для тебя. Можешь не говорить, чьи данные ты мне направил. Я же умолчу обо всем, что лучше не знать. Было бы желательно также узнать час и место рождения. Если не хочешь раскрывать свое прошлое, то можешь указать какое-нибудь особенное событие в твоей жизни, например ранение. В настоящее время «моя буря и стремление» приглушены. Наоборот, я очень нуждаюсь в спокойном творчестве. В нем я прекрасно себя ощущаю, отринувшись от внешнего мира. За несколько дней своего деревенского существования обнаружил, что здесь великолепное молоко. Вернувшись в Мюнхен, великолепно сплю. Мать очень довольна. Передает тебе множество самых наилучших пожеланий. От всего сердца желаю тебе отличного отдыха.
Преданный тебе Рудольф Гесс.
Письмо Рудольфа Гесса, адресованное Карлу Хаусхоферу
Рейхольдсгрюн, б октября 1923 года
Глубокоуважаемый, дорогой друг!
Погруженный в размышления, рассматриваю изображения картин Мариньяно. Вновь и вновь в подобающем ритме читаю столь драгоценные для меня строки. От всего сердца благодарю тебя за это. «Право на успех в натиске дыма грядущих битв?» Я уже иногда тоскую по ним. С двуручным мечом в вольном сражении, только так могут проявиться сила и сноровка отдельного человека. Невзирая на закованных в броню рыцарских лошадей, это еще был благородный способ ведения войны. Нам осталось лишь влиять на наших соратников, увлекать их в атаку, искать успокоение в огненной круговерти, проявляя мужество и хладнокровие одиночки. В боях осталась торжествующая дружба. Даже если я был один в небе [на самолете], то осознавал, что где-то в стороне артиллерия вела между собой дуэли. Даже если мне не оказывали поддержку с земли, я никогда не чувствовал себя одиноким наверху. Раньше мне рассказывали много. Хуже всего было в облаках. Сразу же возникало ощущение безнадежного бытия и отрешенности. Может быть, «дом великого затворничества» — 12-й дом гороскопа — приводил к тому, что я ликовал, проводя часы в прозрачном воздухе ясного неба? Это было самым прекрасным моментом в моей жизни. Меня до сих пор охватывает дичайшая точка. Может быть, мне как-нибудь посчастливится, и мы вместе поднимемся в небо. Однако при вынужденной посадке мне бы пришлось волноваться не столько за себя, сколько за своего друга.
Нечто похожее происходило со мной и в «Оберланде»[14]. Должно быть, в его рядах мы стояли у границы миров: между земным миром и миром потусторонним. Но эти тревоги нисколько не тяготили нас. Нет никакого сомнения, эти парни с ликованием бы приветствовали тебя в рядах «Оберланда». Они бы, наверное, даже не решились использовать твое военное мастерство. Я надеюсь, что судьба будет благосклонной ко мне и я все-таки смогу обрести крылья. Крылья победы, крылья самолета, который быстро понесет меня. Но, собственно, о чем я грежу?! У нас больше нет вооружения. Нет самолетов, нет минометов… Нет ничего! Произошло самое страшное для мужчины — его лишили оружия. Впрочем, у нас осталось оружие — двуручный меч из средневековых времен. Он позволит нам мстить, творить страшный суд над теми, кто отобрал у нас оружие. Тогда бы на меня напало упоение почти бессмысленной битвой, как при Белаканале или Мортанбане. Как после броска ручных гранат; которыми закидывали противника на высотах Вими. Упоение. Хладнокровие было всего лишь внешней реакцией, но оно может длиться только до момента, пока не произойдет внутренний надрыв. А люди чувствуют, что это время приближается. После вероломства в Руре[15], после того как сложился «единый фронт», народные настроения являются очень рискованными. А наш трибун [Гитлер] вновь смазывает оружие и нагнетает жар. Как он это умеет делать, ты хорошо себе представляешь. Разочарованные им господа из Баварской народной партии отгораживаются жестяными ширмами, будучи загнанными в угол. Они боятся, что ему могут внезапно протянуть руку столь несимпатичные им левые. Их панический ужас вызвал один человек, который смог дорасти до новой роли. Он с трибуны готовит массы. Кроме того, наш трибун презирает опасность, что он неоднократно демонстрировал. Вследствие этого он постиг то, что необходимо с давних пор для народа. Он взял на себя ответственность… Однажды он создаст мощнейшую партию, которая последует за этим человеком. Он не станет подстрекать крестьянство против верхов, как это сделали бы на его месте другие люди. Между тем мы не отказываемся от новых форм воздействия. Собрания в целом запрещены. Но к чему они нам, если у нас имеется газета, в последнее время выходящая в формате «Таймс» стотысячным тиражом? В «боевое объединение», которое сложилось под политическим руководством трибуна из штурмовых отрядов, «Оберланда» и «Имперского флага», постоянно переходят люди из «Баварии и империи»[16]. Вся Нижняя Бавария требует ухода со своего поста господина советника [Питтингер — председатель союза «Бавария и империя»], требуя, чтобы организация стала боевым союзом.
Наши боевые задачи простираются за границы простого препятствования сепаратистским настроениям. Из Баварии должно прийти избавление для всех, как баварцев, так и немцев. Бавария сможет продержаться длительное время. Она является островом, который омывает «красное море», простирающееся до Рейна. Но она не должна выступать под бело-синими знаменами[17]. Думаю, что в ближайшее время наши [баварские] границы будут кишеть агентами, пропагандистами и распространителями листовок. Надо будет уже на границе нейтрализовать эту заразу. Конечно, сделать это будет очень сложно, принимая во внимание финансовый крах, который является прекрасной питательной средой для большевистских личинок. Повсюду царит безработица. Макс [Хофвебер] писал мне, что в последнее время они работают в сутки всего лишь четыре часа. Возможно, что их фабрика совсем станет.
И в это время господин Штреземан, вызвавший крах, но все равно сохранивший «доверие»[18], определяет условия выплат «репараций»!!! Кажется, Англия перестала считать нас серьезным политическим игроком. Она выводит нас из игры. В это время мне очень хочется верить в предсказание старой цыганки, которое она сделала в годы войны. Сейчас оно обретает особый смысл. К 1928 году Германия должна вновь обрести былую силу. Кто же сейчас против этого? Остается только надеяться и верить! Я передал твои личные данные и теперь с нетерпением ожидаю их обработки. Мой гороскоп все еще не составлен. Я еще не уточнил детали. Он нарисован от руки на доске.
