Ирвинг Стоун - Страсти ума, или Жизнь Фрейда
Сидя в глубоком кресле, в котором он буквально утонул, Коллер рассказывал:
– Я находился в приемном покое вместе с доктором Циннером, одним из молодых врачей Бильрота. Привели мужчину с сильным повреждением пальца. Обследовав палец, я обнаружил, что резиновая повязка мешает току крови; если не снять ее, появится опасность гангрены. Доктор Циннер сказал, что пациента нужно немедленно направить в клинику профессора Бильрота. Я согласился и записал в журнал эту просьбу, а затем стал ослаблять повязку. Циннер возражал, утверждая, что я не должен касаться ничего, а направить тотчас же пациента в клинику Бильрота. Я боялся бросить дело на волю случая и быстро разрезал повязку. – Коллер поднялся из кресла. – Циннер закричал: «Дерзкий еврей! Ты, еврейская свинья!» Ярость ослепила меня. Я размахнулся изо всех сил и заехал ему в ухо. Циннер заорал: «Мой секундант посетит вас и договорится о дуэли!»
Зигмунд был глубоко потрясен. Администрация больницы старалась оградить репутацию медицинского факультета. Антисемитизм был там скрытым, но его присутствие Зигмунд и его друзья все же иногда замечали. Трактат Бильрота с выпадами против студентов–евреев был должным образом осужден, и тем не менее в больнице оставалась невидимая линия раздела. Христиане и иудеи не общались вне стен больницы и не встречались на публике. У каждой стороны был свой круг знакомств. «Делиться на клики ради комфорта!» – назвал такое разделение Юлиус Вагнер–Яурег серьезно, не улыбаясь. Сын гражданского служащего из Верхней Австрии, католик Вагнер–Яурег сохранял то, что австрийцы называли «народным» обликом: гладковыбритый, с усами песочного цвета и густой щеткой коротко остриженных на военный манер волос того же песочного цвета; подбородок такой же решительный, как и лоб; мощные руки и торс дровосека, в одежду которого он облачался, когда уходил в горы. Вагнер–Яурег не прибегал к своей силе, чтобы запугать других; его сила всегда была реально ощутимой. Он трудился с Коллером и Кенигштейном в поисках метода анестезирования кожи с помощью кокаина.
– Фрейд, мне нравятся врачи–евреи, работающие в нашей больнице, – заметил он. – Это блестящие и честные специалисты. Я узнал многое от них. Я могу работать бок о бок с ними в клинике и лаборатории с шести утра до шести вечера, не вспоминая о том, что мы принадлежим к разным вероисповеданиям; конфессии не имеют отношения к науке. Но когда наступает вечер и я ухожу к друзьям, мне хочется быть со своими. Не потому, что они лучше, а просто потому, что мы выросли вместе и хорошо знаем друг друга. Скажи откровенно, станешь ли ты называть это антисемитизмом?
Все знали, что доктору–еврею труднее подниматься по иерархической лестнице на медицинском факультете, требовалось больше времени и таланта. Но ни один еврей не был уволен из клинической школы, если он обладал квалификацией. В штате факультета всегда числилось значительное количество врачей–евреев.
Зигмунд спросил:
– Карл, когда ты в последний раз обращался с саблей?
– Я орудовал саблей несколько раз, находясь на военной службе.
– Циннер может убить тебя. Он дуэлянт со студенческой скамьи.
Коллер тяжело вздохнул:
– Я думал о такой возможности. Но если я уклонюсь от вызова, то нанесу удар нашей общей чести.
Секундант Циннера пришел, чтобы предъявить формальный вызов на дуэль, которая должна была состояться в кавалерийских бараках Йозефштадта. Она будет проведена на эспадронах – легких, с хорошо заточенным лезвием. Не должно быть повязок; секунданты не будут вмешиваться, им не разрешается прерывать атаки участников. Дуэль будет продолжаться до тех пор, пока та или другая сторона окажется неспособной обороняться. Ко всеобщему изумлению, Коллер нанес поражение Цин–неру, поранив его в голову и в верхнюю часть правой руки.
– Зиг, честно, не знаю, как я умудрился подсечь его. Он три раза нападал на меня, а я лишь размахивал саблей, пытаясь защититься.
Коллер и Циннер были вызваны к прокурору. Коллер отказался повторить нанесенное ему оскорбление. Циннер довольно развязно рассказал историю, утверждая, что должен был вызвать на дуэль, ибо в противном случае оказался бы недостойным своего офицерского ранга «старшего врача»–резервиста. Он не оправдывал свою оскорбительную вспышку и не пытался защитить себя перед общественным мнением, считавшим, что доктор Коллер был прав, настаивая на том, чтобы у больного была ослаблена повязка. Статья в газете «Нойе Винер Абенд–блатт» хвалила доктора Коллера за то, что он настаивал на выполнении своего долга в отношении больного мужчины, и осуждала доктора Циннера за «вопиющее оскорбление».
Победу Коллера не могли спокойно принять в больнице. Выиграв, он, таким образом, совершил преступление того же масштаба, что и оскорбление, брошенное доктором Циннером. Он пришел к Зигмунду, невыспавшийся, изможденный, глубоко встревоженный.
– Зиги, мне нужен совет.
– Карл, свари кофе. Мне тоже не спится. Коллер сварил кофе, разлил его по чашкам.
– Думаю, что меня стараются выжить отсюда. Меня не хотят держать здесь.
– Мешают твоей работе?
– Нет. В этом больницу нельзя обвинить. Но есть сотня других признаков.
– Не мог бы ты замкнуться в себе и пусть все уляжется?
– Я сам говорю себе это. Но я беспокоюсь больше о том, что думают другие врачи, чем о работе, которую должен выполнять.
– Это самое плохое из того, что ты мне сказал.
– Что я выдумываю это, Зиг?
– Такое у меня ощущение.
– Кажется, мне следовало бы уехать в Берлин или Цюрих или даже попытаться найти место в Америке. В последнее время я много думаю об Америке.
Зигмунд улыбнулся:
– Земля обетованная? Ты знаешь, не так ли, почему это земля обетованная? Когда кто–либо из нас обескуражен, то первое, что думает, это упаковать свои вещи и отправиться в Америку. Мы остаемся, но помогает сам факт, что она всегда готова нас принять в трудные моменты. За последние два года я, полагаю, десятки раз думал отправиться в Америку.
– Зиг, если они хотят меня выставить, я не смогу остаться. И тем не менее университет и больница – моя жизнь. Я хочу провести мои годы здесь – жить, заниматься исследованиями и практикой, делать операции.
– Тогда я рекомендую взять отпуск, но не немедленно. Это было бы похоже на бегство. Когда весна придет в Зальцбург или в другое красивое место, уезжай на несколько месяцев и успокойся. В конце концов тебя теперь знают в мире. Ты внес прекрасный вклад в медицину. Ты нужен Вене. Возможно, твое отсутствие откроет им глаза на это.
9
Было легко давать совет другу, но не так–то просто дать совет самому себе. Он вернулся от Марты посвежевший. Он вновь заставлял себя работать так же интенсивно, как прежде, но исчезло вдохновение.
