Юрий Нагибин - Жаркое дело
…И началась учеба. Нелегкая — предметов было много: общеобразовательных и специальных, среди последних — пожарная тактика, пожарно-техническое вооружение, пожарно-строевая подготовка. Большое значение придавалось физкультуре: пожарный должен быть ловок, вынослив, обладать чувством баланса, не бояться высоты, уметь преодолевать препятствия, подымать большие тяжести.
Сергей Игнатьевич сохранил благодарное и теплое воспоминание о стрельненском училище — и о товарищах-курсантах, и о преподавателях. Хотя, похоже, не так уж все было гладко у него, особенно поначалу. Вспоминая годы учения, Сергей Игнатьевич раз-другой обмолвился, что он происходил «не из бойкой деревни». Видать, остальные курсанты, кроме Антона Краснолобова, были побойчее и по правилам юношеского общежития «подсыпали перчика» простодушным сынам трубчевской глубинки. Впрочем, толстая кожа и пудовые кулаки Краснолобова — в самой фамилии есть что-то богатырское — служили ему хорошей защитой от переборов курсантского остроумия. Сергею Постевому, не сразу набравшему росту выше пушкинского, приходилось, надо думать, куда сложнее. Впрочем, тут нет большой беды, это прибавляло душевного опыта, учило жить среди людей, воспитывало волю и сопротивляемость.
Но как добреет взгляд Постевого, когда он вспоминает о преподавателях! До чего же ответственное дело быть учителем! Сколько людей повидал на своем веку Постевой — и на родине и на чужбине, и в мирные и в военные дни. Были среди них герои, большие командиры и просто умные, душевные люди, были натуры страстные, открытые, были затаенные, до сердцевины которых мудрено добраться. К одним он привязывался, от других отталкивался, с одними приятельствовал, дружил, с другими враждовал, боролся, но через всю эту человечью несметь нежно светят ему далекие милые лица первых наставников: Рыжова, преподававшего военную технику, физика Войцеховича, стремившегося подводить курсантов к открытию важнейших законов, а не вкладывать им в головы готовые знания, преподавателя литературы Крылова, человека глубоко штатского, который при входе в аудиторию в ответ на зычный рапорт дежурного растерянно просил: «Ладно, ребята, успокойтесь!» — и семенил к своему столу, прижимая к груди потертый портфель с книгами.
На втором году обучения к теории присоединилась практика. У школы была своя пожарная команда, и курсанты участвовали в тушении пожаров, сперва в качестве рядовых, потом командиров отделения (прежнее звание — брандмейстер) и, наконец, начальников караула. Первый пожар запомнился, как первая любовь. А горел всего-навсего небольшой сараюшко под боком у пожарного училища в Стрельне.
Ребята по-разному относились к пожарам. Курсанту Постевому, воспитанному с детских лет в уважении к огню, поначалу было очень страшно, потом «нормально» страшно. «Нормально» — это когда предстоящая опасность и бодрит, и пощипывает кожу легким морозцем, и собирает в твердый ком все телесные и душевные силы. С самых первых шагов Постевой исключил из своего обихода такие проявления «романтизма», как плохо подогнанное снаряжение, незащелкивающийся карабин, затупившийся топорик, неисправный противогаз. Он выезжал на пожар безукоризненный, как жених на свадьбу. А вот у иных его товарищей, начавших с полного пренебрежения опасностью, в дальнейшем отношения с огнем весьма осложнились.
Постепенно приходил опыт. Они уже знали, что проще всего, когда горит деревянный дом и вообще когда пожар «открытый». Много хуже, если он «скрытый», в подвале например, хотя снаружи ничего не заметно. Для обывателей это и не пожар вовсе, а так, дымком тянет. Но они-то знали, как опасен ослепляющий и удушающий «дымок» и какие высокие температуры образуются в замкнутых помещениях. Узнали они, и каково работать на высоте, на обледенелой крыше, когда ветер с залива достигает четырех-пяти баллов. В Ленинграде такое не редкость. Словом, многое узнали курсанты Ленинградского пожарного училища имени В. Куйбышева, закончив учение уже в дни Отечественной войны, были готовы к серьезным испытаниям.
В Москве Постевой получил назначение начальником караула в только что созданную 51-ю пожарную часть. Напутствуя молодого воентехника, комбриг Троицкий, возглавлявший пожарную охрану Москвы, сказал: «Готовьтесь к очень сложной работе. Будут налеты на Москву».
Постевому пришлось начинать буквально с нуля. Не было ни людей, ни помещения. Здание универмага по Большой Тульской улице, отведенное пожарной части, еще стояло в лесах. Бойцов Постевому дали в Москворецком райвоенкомате. Иные ему в отцы годились, но он понимал, что для тыловой службы других и не дадут. В мирное время требуется двадцать пять дней, чтобы обучить новичка азам пожарного дела, и еще десять дней положено на освоение в части. Немолодые и не слишком шустрые новобранцы Постевого прошли эту науку за семь дней: как работать в дыму и на высоте, как подыматься бегом по пожарной лестнице, обращаться со шлангом, оказывать помощь пострадавшим, пользоваться инструментом. Караул Постевого и сам молодой начальник вступили в дело двадцать второго июля в десять часов вечера.
Более двухсот самолетов участвовали в налете на Москву, среди них эскадрильи печально знаменитого легиона «Кондор», уничтожившего Гернику. Гитлер всегда тяготел к зловеще-театральным жестам. Разрушением советской столицы он хотел отметить месяц с начала войны.
Загорелся Даниловский рынок. Его деревянные павильоны и ларьки не представляли особой ценности, но мощное пламя демаскировало близлежащие заводы. Погасив пожар на рынке, Постевой должен был поспешить к Зацепе, а потом на место, где загорелись цехи завода. После этого их перебросили в другой район, где возник огромный и опаснейший пожар: на заводе занялись резервуары с гудроном и смолистая масса разлилась огненным озером. А затем, уже под утро, их бросили на Хорошевское шоссе.
Около двух тысяч пожаров вспыхнуло в ту ночь в Москве, и все они к утру были потушены. Пожарная охрана города с честью выдержала жестокий экзамен. Двадцать третьего июля по радио читали приказ народного комиссара обороны, объявившего благодарность зенитчикам, прожектористам и пожарным столицы.
Так трудно и успешно начал свою службу Постевой. А через некоторое время его постиг тяжелый удар, самый тяжелый за всю долгую службу. Согласно правилам пожарные машины по сигналу воздушной тревоги должны были рассредоточиться: одна оставалась в гараже, другую загоняли под арку большого, старой, прочной кладки жилого дома, третью — в другое безопасное убежище. Как-то утром объявили воздушную тревогу. Машины заняли положенное им место. Тихо было в московском небе: ни зенитного огня, ни прерывистого гула немецких бомбардировщиков. Но отбоя почему-то не давали. А затем Постевой услышал стремительно нарастающий свист тяжелой фугасной бомбы. Будто яростным сквозняком, продуло Большую Тульскую взрывной волной. Одинокая бомба, оброненная заблудившимся в небе Москвы вражеским самолетом, угодила прямо в жилой дом, под аркой которого стояла пожарная машина. Из-под обломков извлекли трупы и раненых. Конечно, никакой вины начальника караула тут не было. Риск входил в систему московской пожарной охраны.
