Владимир Файнберг - Биография в фотографиях
Много позже я решился рассказать всё, как было, в своей книге «Здесь и теперь».
41
В то лето тощую стопочку моих стихов передали прочесть старой поэтессе Надежде Павлович. Когда–то она была дружна с Александром Блоком, другими поэтами «серебряного века».
Если бы я не получил от неё в высшей степени одобрительного письма, у меня, наверное, не хватило бы духа попытаться поступить учиться в Литературный институт. Тогда у мальчишки, только закончившего школу, тем более еврея, не должны были даже принять документы, допустить до творческого конкурса.
А меня допустили, документы приняли. И я стал студентом Литературного института.
К огорчению отца. Который считал, что я должен стать, как он, инженером. Мама была рада за меня. Друзья–приятели завидовали.
А я легкомысленно представлял себе, что уже сделался без пяти минут писателем.
42
Мартовский весенний снежок выпал за ночь на Москву, на брусчатку Красной площади.
Накануне по радио объявили о смерти Сталина. Полагалось плакать.
Я не плакал. У меня к Сталину были вопросы. И я их, будучи старшеклассником, задал ему в письме. Которое хватило ума не подписать.
И вот теперь ранним утром мы с приятелем, получив от солдата по деревянной лопате, сгребали снег на Красной площади. Рядом трудился китайский военный с погонами лётчика.
Нужно было что–то делать. Было чувство, что страна замерла накануне больших перемен.
Мы сгребали снег. В мёртвой тишине над головами раздавался перезвон курантов Спасской башни.
43
Летом 1953 года я второй раз был направлен институтом на практику в газету «Сталинградская правда».
Первая практика проходила несколькими годами раньше, когда я по заданию редакции оказался в станице Клетская и в силу неожиданных обстоятельств девятнадцатилетним юнцом вынужден был на день возглавить восстание вооруженных казаков. Остановил убийства. Потом на почтовом самолёте «У-2» спасался от въезжающих в станицу моторизованных воинских частей.
Через много лет я написал об этих событиях киносценарий. (До сих пор не поставленный.)
Вторая практика проходила на строящейся тогда Сталинградской ГЭС.
Стою у пульпопровода земснаряда, на котором буду жить с полупьяной командой. Вскоре впервые увижу смерть человека.
44
Прошел XX съезд, вроде бы наступила «оттепель».
Я продолжал писать стихи, пытался опубликовать их в журналах и газетах. Сейчас я удивляюсь своей наивности. При этом знал: прятаться за псевдонимом никогда не стану.
Писал поэму, которую собирался представить в качестве дипломной работы по окончании пятого курса литературного института. Поэма была о погибшем в сталинских застенках моём ровеснике.
Кроме того, по просьбе студента режиссёрского факультета ВГИКа Бориса Рыцарева написал сценарий учебного фильма.
И вот сижу в уголке павильона, смотрю, как снимают первые кадры. Боря был хороший парень, но я смотрел и понимал, что его увлекает собственная командирская роль режиссёра, техника съемок, а не суть дела.
45
Поздней осенью жду поезда на маленькой станции рижского взморья. Может быть, это Майори, может, Дубулты.
Закончен институт. Защитил диплом. Поэмы испугались. Пришлось заменить циклом стихов.
В утешение через Союз писателей выдали бесплатную путёвку в пустующий Дом творчества, расположенный под соснами в Дубултах.
Не сезон. Холодное, пустынное море под серым небом.
Неизвестно, как дальше жить. С дипломом ни на какую работу, даже в газету, даже в провинциальную, не берут – «нет вакансий»…
К этому времени подружился в Москве с писателями старшего поколения – Л. К. Чуковской, Ф. А. Вигдоровой, В. Б. Шкловским. Они с нежностью относятся ко мне, моим нигде не печатающимся стихам. Дарят свои книги.
Шкловский подарил вышедшую ещё до войны интереснейшую книгу «О Маяковском». С такой надписью – «Это книга о трезвых, как Ленин, Маяковский. Этого я не дописал».
Было над чем подумать.
46
Дружба с этим человеком растянулась на много лет. Христо Нейков – болгарский художник–карикатурист, график. Нас познакомили в трудную для меня пору,
Приезжая из своей Софии, этот добродушный гигант часто останавливался у меня в коммуналке. Стал любимцем и моих родителей.
Я знакомил его с Москвой, её музеями, возил в Троице–Сергиеву лавру.
Однажды, уезжая, Христо подарил мне свою кожаную куртку с меховой подстёжкой. Тепло этой куртки долгие годы как–то по–особому согревало.
Много позже Христо Нейков принимал меня у себя в Болгарии. Познакомился с женой и сынишкой Нейко.
Он стал для меня как брат.
47
Когда я очередной раз был в гостях у Лидии Корнеевны Чуковской, она строго сказала:
— Вместо того чтобы писать стихи, заниматься своим главным делом, убиваете себя безнадёжными поисками работы. Предположим, в конце концов возьмут в какую–нибудь газетёнку, заставят писать статейки, которых сами же будете стыдиться… Поезжайте–ка в Крым, в Коктебель к моей давней знакомой Марии Степановне Волошиной. Вот письмо для неё. Поживёте рядом с вашим любимым морем. Дать вам денег?
Я отказался. Деньги дала мама.
…Всю осень и всю зиму 1958 года прожил в знаменитом Доме поэта на пустынном тогда берегу. Если не писал, ловил рыбу, собирал на пляже выброшенные морем агаты и сердолики. Странствовал среди гор и холмов с дворняжкой Шариком.
Верующая старушка Мария Степановна заставила прочесть Библию. Вместе встретили Рождество. Она же допустила меня к старинной библиотеке Волошина. Впервые прочёл книги М. Булгакова – «Роковые яйца», «Собачье сердце»… И многое другое. Написал поэму «Якоря».
В начале весны узнал по телефону о том, что мама, идя вечером с работы, поскользнулась на льду, сломала кисть руки.
Уговорил её приехать ко мне в Крым, лечиться в санатории.
Для нас с мамой это было счастливое время. Чувствовал ответственность за её здоровье, её жизнь.
Вместе прокатились в Севастополь.
48
С лета следующего года я всё–таки нашел два способа минимального заработка. Стал ездить внештатным корреспондентом от разных газет и журналов в командировки по СССР.
