Джордж Николс - Дикий Билл
«Да», – согласился я неохотно, вспомнив, что я не в Бостоне, а на границе, и что кодекс чести и способы её восстановления в разных местах слегка отличаются.
Одной из причин моего знакомства с Диким Биллом было желание услышать из его собственных уст рассказ о его приключениях, о которых я слышал от других. Это было не так-то легко. Тяжело преодолеть сдержанность, которой отмечены люди, жившие дикой горной жизнью. Ведь именно эта сдержанность – одно из бесценных качеств скаута. В конце концов, он сказал:
«Даже не знаю, с чего начать. Все эти истории довольно правдивы. Это было на войне. Тот случай, когда я переплыл реку, произошёл во время долгой разведки, когда генерал Кёртис отправил меня в армию Прайса, и я провёл с мятежниками пять месяцев. Тогда были довольно напряжённые дела, и было небезопасно идти прямо через их линии. Те, кто приходил с другой стороны, были под подозрением. Поэтому я начал с того, что поехал в Канзас-Сити. Я купил там лошадь и отправился на равнины, а потом – через южный Канзас в Арканзас. Я знал одного мятежника по имени Барнс, которого убили под Пи-Ридж. Он был из Остина в Техасе. Я назвался его братом и записался в кавалерийский полк рейнджеров.
Генерал Прайс готовил поход в Миссури. Пока мы не началась кампания, мне было очень тяжело. Люди в нашем полку были просто звери. Убить человека для них было всё равно, что убить свинью. Офицеры не могли ими командовать. Они сами боялись своих людей и разрешали им делать, что угодно. Поэтому солдаты грабили и иногда убивали своих же мирных жителей. Мне было тяжело оставаться с ними и не превратиться в них. Я так и не раскрыл, что хорошо стреляю, я приберегал это на крайний случай. Но если бы вы слышали, как я ругаю голубопузых, то вы бы решили, что я самый злобный из всего полка. Так продолжалось, пока мы не приблизились к армии Кёртиса. Скоро они стояли на одной стороне Сэнд-Ривер, а мы на другой. Я постоянно собирал сведения, пока не узнал всё о полке и его силе: сколько было кавалерии, сколько было артиллерийских орудий.
Теперь настала пора уходить, но это было нелегко – на обеих сторонах реки были дозоры. Однажды когда я был в дозоре, наши люди болтали и переругивались с мятежниками, как это обычно бывало. Один из солдат Союза предложил обменять кофе на табак. Мы перешли на небольшой остров, который был вроде нейтральной территории. Через минуту я увидел другой отряд, это были миссурийские кавалеристы, и мы узнали друг друга. Я боялся, что они выдадут меня, поэтому выпалил:
«Ну, янки, давайте ваш кофе. Да не жареные бобы – мы, техасцы, разбираемся в таких вещах».
Парни промолчали, и мы разошлись. Через полчаса генерал Кёртис узнал, что я с мятежниками. Но как пересечь реку? Это ставило меня в тупик. После того, как я побывал в дозоре, я не волновался, что меня застрелят. Я стрелял в наших парней, а они – в меня, и мы нарочно промахивались. Но меня волновало, как пересечь реку. Наконец, после долгих раздумий я, как обычно, решил, что самый лучший и самый безопасный план – это самый смелый план.
У нас в роте был один сержант, который хвастался, что он мог победить любого в полку. Он клялся, что убил больше янки, чем любой другой человек в армии, и что он мог пойти на такой риск, на какой никто не пойдёт. Однажды, когда он говорил такое, я подошёл и предложил поспорить на наших коней, что я обгоню его на открытой местности и при этом буду ближе к янки, чем он. Он пытался увильнуть, но люди подняли шум, назвали его трусом и хвастуном, поэтому он вынужден был согласиться. И вот мы сели на наших коней. Но перед тем как подойти к солдатам Союза на расстояние выстрела, я пнул своего коня и поднял его на дыбы, чтобы они могли увидеть, кто я. Потом мы медленно, бок о бок поехали к берегу реки.
Наверное, тысяч десять собрались посмотреть на нас. Кроме мятежников, которые не плакали бы, если бы нас убили, наши парни тоже пришли. Незаметно они целыми тысячами спустились к реке. Их дозоры стреляли в сержанта. Не знаю, боялись ли они попасть в меня, но меня ни разу не задели. Под таким градом пуль сержант показал себя смелым парнем.
Скоро мы приблизились вплотную к реке, и один из солдат янки завопил:
«Молодец, Дикий Билл!»
Тут сержант что-то заподозрил. Он повернулся и прорычал:
«Клянусь богом, я так и знал, что ты янки!»
Он тут же достал револьвер, но было слишком поздно: я успел послать в него пулю. Я бы не убивал его, если бы он меня не заподозрил. Я был вынужден.
Когда он скатился с седла, я взял его коня за поводья и как можно скорее бросился в воду. Когда я застрелил сержанта, наши парни подняли невероятный крик и открыли мощный огонь по мятежникам, а те начали палить в меня. Но я глубоко нырнул, и надо мной был конь. Я схватился за его за хвост и направлял к противоположному берегу, а другой рукой я держал коня сержанта за поводья. Это была самая горячая ванна в моей жизни. Ух! Две минуты пули разрезали воду. Но мятежникам мешали поднятые нами брызги, а наши парни скоро заставили их скрыться. После некоторого барахтанья на берегу я добрался до кустов с двумя конями и без единой царапины.
Признаюсь, – сказал скаут, поглаживая свои длинные волосы, – я был горд, когда наши парни привели меня в лагерь, и генерал Кёртис поблагодарил меня перед множеством генералов.
Но больше я такого не повторял. После этого я не был на разведке в армии Прайса. Меня слишком хорошо знали. Сами понимаете, быть пойманным – это не очень полезно для здоровья».
История скаута о том, как он переплыл реку, должна была удовлетворить моё любопытство. Но я особенно желал услышать историю о кровопролитном бое с бандой головорезов в начале войны, когда он в одиночку убил десятерых человек. Я слышал эту историю от офицера регулярной армии, который спустя час видел Билла и десятерых мертвецов – одни были убиты пулями, а другие зарезаны ножом.
Когда я сейчас пишу эту историю по заметкам, которые делал во время разговора со скаутом, я сознаю, что она крайне неправдоподобна. Но когда я слышал её из его уст, я вспоминал историю из Библии, как Самсон побил ослиной челюстью тысячу человек. Когда я смотрел на этот великолепный образец человеческой силы и смелости, он казался мне соединением Самсона и Геракла, и я считал, что его достижениям нет предела. Тот, кто четыре года видел такие героические, доблестные деяния, какие бывают на войне, обладает склонностью больше доверять людям. Правдива эта история или нет, частично или полностью, но тогда я верил каждому слову Дикого Билла, как верю сегодня.
«Я не люблю говорить о деле Маккэндлеса, – сказал Билл в ответ на мой вопрос. – Когда я о нём думаю, у меня мурашки бегут по коже. Иногда я вижу об этом сны, и тогда просыпаюсь в холодном поту.
