Наталья Горбачева - Иоанн Кронштадский
Удивительное дело, отец Иоанн не формально исповедовал эти прекрасные слова, но осуществлял их на деле.
Об этом остались многочисленные свидетельства его благодарных учеников.
«У нас было немало казенных пансионеров иногородних, которые по недостатку средств должны были оставаться вдали от родных, в стенах гимназии даже по большим праздникам. Этих-то бедняков обыкновенно выручал наш батюшка, снабжая их деньгами на дорогу домой и обратно. А кому из нас была неизвестна никогда не оскудевающая рука батюшки, которая утерла на своем веку немало слез беднякам и сирым? Еще не имея в своем распоряжении больших средств — в первые годы моего пребывания в гимназии, — он делился со всеми бедняками у себя, в Кронштадте, последним; нередко обманываясь в людях, он, по-видимому, никогда не терял в них веры, а напротив, в нас, учениках своих, возжег яркий светильник этой самой веры, показывая нам ежедневно своим собственным примером обязанность и посильную возможность каждого христианина следовать Евангельской заповеди о любви к ближнему. Часто кто-нибудь из нас во время урока просил батюшку рассказать нам, у кого он бывает в Петербурге, зачем его туда всегда зовут, и батюшкины рассказы, сопровождаемые простыми назиданиями о необходимости и могуществе молитвы, не только нас живо интересовали, но глубоко умиляли, оставляя добрые следы в нашем миросозерцании. Мы ежедневно могли наблюдать толпу народа, нуждавшуюся в благословении, поучении, совете или помощи от нашего батюшки; его призывали на наших глазах и в барские хоромы, и в убогую лачугу бедняка, и нас живо всегда трогали эти взаимные отношения между добрым пастырем и его паствой, для которой он оставался и останется навсегда тем же наставником и духовным отцом, каким был для нас...»
«Я помню, с какой готовностью мы посещали особенно думскую церковь и церковь в «Доме трудолюбия», где он служил чаще, чем в соборе; нередко, впрочем, некоторые из нас, направляясь утром в гимназию, заходили в собор, где отец Иоанн после утрени молился за тех, кто к нему приезжал за советом и помощью, и мы сами тогда бывали свидетелями того, какая глубокая вера в спасительность батюшкиных молитв перед Господом не только духовно поднимала этих людей, но уврачевала и физические их страдания...»
В жизни отца Иоанна был труд, труд, труд без конца. Уроки детям и юношам в гимназии; кругом — тысячи бедняков; преступное население Кронштадта: пьяницы, блудницы, нищие, безработные, а кроме того, ежедневное служение по домам и богослужение. У отца Иоанна не хватает времени для еды, сна и отдыха.
Любовь народная, слава о нем растут, но среди лишений и многих скорбей. Первые пятнадцать лет служения кронштадтского батюшки — это подвиги непрекращаемого крестонопения и горьких унижений. Многое из извращенного человеческого мнения в форме доносов и жалоб на всероссийского батюшку до сих пор сокрыто в архивах епархиального управления.
«Мне, как стоявшему в послушании отца Иоанна в продолжение тридцати лет, — вспоминал епископ Серафим, — все эти факты хорошо известны. Несколько раз строгий митрополит Исидор допрашивал отца Иоанна, заставлял его служить при себе и доискивался, что есть в нем особенного, даже сектантского, как уверяли и доносили ближайшие священнослужители. К. П. Победоносцев вызвал его к себе, и первое их объяснение настолько характеризует обоих замечательных людей, что я не могу умолчать об этом. К. П. сказал: «Ну вот, вы там молитесь, больных принимаете, говорят, чудеса творите; многие так начинали, как вы, а вот чем-то вы кончите?» «Не извольте беспокоиться, — ответил батюшка в дивной своей простоте, — потрудитесь дождаться конца!» Преосвященный Феофан (будущий св. Феофан, затворник Вышенский. — Н. Г.) счел необходимым отнестись к отцу Иоанну письменно, со словами любви и наставления, и высказать, что он взялся за такую подвижническую жизнь в миру, среди житейских невзгод и соблазнов, которая неминуемо должна привести его к страшному падению или окончиться ничем, что никто еще со времени принятия христианства не только в России, но и на Востоке не решался на подобный путь, будучи не монахом, а священником, живя вне ограды и устава монастырского, и непременно это (имелось в виду хранение девства в супружестве. — Н. Г.) породит величайший соблазн в духовенстве и в народе».
После 1893 года, когда вышли дневники отца Иоанна «Моя жизнь во Христе», епископ Феофан писал о батюшке одной даме из высшего света в Петербурге: «Что касается отца Иоанна Кронштадтского, то я уверен, что он по-истине муж Божий. И вы не погрешите, если уверитесь в том же. Книжки его хороши. Тут светлые мысли души, живущей в Боге. Читайте их, перекрестясь».
В глубокой вере черпал отец Иоанн свои силы. По-прежнему ни минуты покоя, тот же старый дом, та же тесная квартира, что и прежде; все подарки, деньги, одежда, обувь раздаются бедным, вплоть до последних собственных сапог. Нестяжательность кронштадтского батюшки поистине евангельская, правая его рука не знает, что творит левая. Он часто получал в конверте деньги и, даже не поинтересовавшись суммой, передавал их нуждающемуся. Прозорливость батюшки в подобных случаях проявлялась неоднократно. Приведем лишь несколько характерных примеров.
Подходит к отцу Иоанну просительница, умоляет дать денег. Батюшка достает из кармана нераспечатанный конверт и отдает женщине. Рядом охает благотворительница: «Батюшка, там ведь три тысячи рублей». «Ну так ей они и пригодятся», — отвечает прозорливец. И действительно, женщина просила денежной помощи на обучение сына.
Еще одна благотворительница хотела передать отцу Иоанну сто рублей. Тот говорит ей: «Лучше встань завтра рано утром и отдай первому, кого встретишь на улице». На следующий день первым встречным оказался молодой офицер. Женщина не решилась ему отдать деньги и прошла мимо. Однако, вспомнив слова батюшки, вернулась и вручила деньги офицеру. Он был рад до слез, потому что шел в ломбард закладывать последнюю дорогую вещь для того, чтобы купить лекарство тяжелобольной жене.
Один кронштадтский лавочник рассказывал, как отец Иоанн научил его любить бедных. Батюшка имел обыкновение заходить к нему ежедневно в лавку и менять десять — пятнадцать рублей на мелочь, которую тут же раздавал нищим. Так продолжалось шесть-семь лет. И стало это лавочника тяготить. Торговля у него была необычайно бойкая, вдвое больше, чем у других хозяев, лавки которых стояли в людных местах.
Однажды, когда отец Иоанн опять зашел к нему и попросил разменять на медные деньги двадцать рублей, хозяин внутренне разозлился на батюшку. «Такая взяла меня досада, — рассказывал он. — Мелочь самим нужна, народу — хоть разорвись, а тут пересчитывай полчаса копейки на целых двадцать рублей. Я исполнил просьбу батюшки, но подумал: «Хоть бы ты убрался куда-нибудь в другую лавку со своими копейками. Надоел, право».
