Ольга Елисеева - Вельможная Москва. Из истории политической жизни России ХVIII века
Брак Елизаветы был, что называется, для двора тайной полишинеля. Императрица слишком по-семейному вела себя с Разумовским, часто посещала Алексея Григорьевича в его покоях, обедала там, на людях застегивала ему шубу и поправляла шапку при выходе из театра в морозные дни. Польский король Станислав-Август Понятовский, описывал в своих мемуарах, как он, еще будучи молодым дипломатом, и находясь в России под покровительством Бестужева-Рюмина, часто гостил в доме канцлера и слышал кулуарные беседы русских политиков. «Сам Бестужев неоднократно настаивал на том, — сообщает Понятовский, — чтобы Елизавета объявила публично о своем тайном браке с Разумовским — империи нужен был наследник по прямой линии». Однако этого русской партии добиться не удалось. Елизавета, несмотря на свою лень и капризы, по свидетельству Екатерины II, обладала глубоким умом. Она ясно понимала, что дети от морганатического брака получат слишком сильных соперников за границей в лице законных наследников Петра I по линии его старшей дочери Анны Петровны, вышедшей замуж за герцога К.-Ф. Голштинского. Это заставило Елизавету избрать цесаревичем своего немецкого племянника Карла Питера Ульриха, получившего при переходе в православие имя Петра Федоровича.
Этот долговязый нескладный юноша доставил Разумовскому своими непристойными выходками много горьких минут. Однажды он провертел дырку в стене своей комнаты, смежной с покоями обер-егермейстера, подставил к ней стулья и несколько вечеров подряд заставлял всех приходивших подсматривать за посещавшей Разумовского Елизаветой. Придворные не могли отказаться, только великая княгиня Екатерина Алексеевна была достаточно высокопоставленной дамой, чтоб открыто воспротивиться дикой выходке супруга. Остальные вынуждены были молча покрываться краской до ушей.
А между тем сцена, которую «зрители» увидели сквозь дыру в стене, с точки зрения современного человека была более чем невинна. Императрица Елизавета в домашнем наряде (т. е. без регалий, орденов и лент) за одним столом ужинала с болевшим тогда Алексеем Григорьевичем, он принимал ее в великолепном шлафроке (род халата, подбитого мехом), накинутом на рубашку. Об этой квинтэссенции «запретного действа» для человека XVIII в. стоит вспоминать всегда, когда речь заходит о разнузданных нравах того времени. Между «неприличным» в современном смысле слова и «непристойным» по понятиям людей эпохи русского абсолютизма пролегает глубокая пропасть. Дело не столько в раскрепощении нравов, сколько в значительном смещении понятий. Императрица была для подданных существом почти божественного порядка и видеть ее запросто, в домашней обстановке мог далеко не каждый.
Выходка великого князя привела Елизавету в гнев и до глубины души оскорбила Разумовского, но даже он не мог высказать цесаревичу своего негодования. С этого времени Алексей Григорьевич, мягко говоря, недолюбливал Петра Федоровича. В последние годы царствования Елизаветы Разумовского оттеснили новые фавориты, сначала Н. А. Бекетов, а потом И. И. Шувалов.
Императрица старела, но не хотела сдавать позиций самой красивой дамы в Европе. Французский дипломат Ж.-Л. Фавье писал, что «никогда женщина не примирялась труднее с потерей молодости и красоты». Одним из средств борьбы с надвигавшимся увяданием Елизавета избрала молодых любовников. Но ее отношения с Разумовским до конца дней оставались дружескими и по-настоящему теплыми. Алексей Григорьевич не ушел в тень, и даже падение канцлера Бестужева-Рюмина, обвиненного в государственной измене, не отразилось на покровителе последнего. Столь почетное и прочное положение было возможно именно благодаря тому, что его с императрицей связывали тайные нерасторжимые узы.
Смерть Елизаветы была для Алексея Григорьевича страшным ударом. По словам саксонского министра графа Г. Брюля, «из всех русских вельмож достойнее всех себя показал фельдмаршал Разумовский, брат гетмана. После кончины императрицы он поверг к стопам нового монарха все свои знаки отличия, испрашивая как единственную милость, оставить за собой из всего огромного имущества одно только имение в Малороссии, где бы мог он провести остаток дней своих». Однако император отклонил его просьбу. В сущности Петр Федорович не был ни злым, ни мстительным человеком, он возвращал в столицу тех, кто подвергся опале в прежние царствования, и пока ни на кого не обрушил своей немилости. Новый государь оставил за Разумовским все его несметное богатство и высокий титул. Казалось бы, Алексей Григорьевич должен был испытывать благодарность к монарху. Но в том-то и была беда Петра Федоровича, что личным поведением он перечеркивал все хорошее, что делал.
Не дав Разумовскому отставки, император завел привычку каждый вечер посещать графа в его огромном Аничковом доме, чтоб выкурить трубку и по-приятельски выпить пива с вдовцом своей тетки. Ему даже не приходило в голову, что Алексей Григорьевич не в восторге от таких визитов. И дело не в том, что граф не курил табака, а пиву предпочитал «сладкие украинские водки». Пренебрежение к элементарным правилам приличия во время похорон покойной государыни и траура по ней в глазах современников выглядело как глумление над памятью Елизаветы. А этого Разумовский снести был не в силах. Возражать он не мог, но и видеть не желал. Поэтому Алексей Григорьевич снова и снова повторяет просьбу об отставке. Наконец, во время одного из приездов императора, граф подарил ему трость, украшенную драгоценными камнями, попросил принять миллион рублей и вновь завел речь о желании удалиться от двора. Манифест о вольности дворянства был уже подписан, и Петр вместе с дарами принял отставку Разумовского.
Алексей Григорьевич оказался первым из русских вельмож, кто сам, добровольно, оставил службу. Сделал он это очень мягко, не высказывая недовольства происходящим в стране, но недовольство подразумевалось уже в самом шаге. До появления Манифеста о вольности дворянства 1762 г. достойной отставки быть просто не могло. Речь шла только об опале и ссылке, часто сопровождавшейся конфискацией имущества. В 20-летнее спокойное царствование Елизаветы Петровны, благодаря религиозному обету императрицы, данному в ночь переворота, в России не действовала смертная казнь. Страх плахи и бесчестья уходил в прошлое, и вместе с чувством личной безопасности у дворянства появлялась уверенность в себе. Добровольная отставка такого знаменитого вельможи, как А. Г. Разумовский, была важным актом нового нарождающегося самосознания русского дворянского общества.
Граф не успел покинуть столицу до переворота 28 июня 1762 г., возведшего на престол Екатерину II. Его брат гетман Кирилл Григорьевич принял участие в заговоре, новая государыня заметно благоволила к семейству Разумовских. Теперь Алексей Григорьевич отправлялся в Москву не один, как рассчитывал, а в составе великолепного царского поезда. Ему предстояло играть заметную роль на коронации новой императрицы: нести корону во время обряда венчания на царство. Вряд ли, отправляясь на покой, пожилой вдовец Елизаветы Петровны думал, что вокруг его имени завернется одна из крупнейших политических интриг начала царствования Екатерины II.
