Мария Ватсон - Данте. Его жизнь и литературная деятельность
Приверженцы Донати стали именоваться Черными, а приверженцы Черки – Белыми. Данте был на стороне Белых, потому что (по Боккаччо) эта партия больше уважала право и справедливость. Около этого времени, с 15 июня по 15 августа, как мы уже говорили, он исполнял должность приора. Выборы его проходили, по-видимому, очень бурно, на что указывают собственные слова поэта в отрывке письма, приводимом одним из его биографов, Леонардо Аретино, гласящие, что все страдания, все несчастия его имели началом и причиной собрание по выборам его в приоры. Когда обе враждебные партии, Белые и Черные, заняли угрожающую позицию, синьория для упрочения общественного спокойствия решила (23 июня 1300 года) наиболее выдающихся членов каждой из них удалить из Флоренции. Вследствие нездорового воздуха места их ссылки Белых вскоре возвратили, но Данте не был уже тогда приором. Черные тоже вернулись, только один Корсо Донати остался в Риме агитировать в пользу своей партии. После открытия заговора (в июне 1301 года) предводители Черных были снова изгнаны, и Белые получили перевес во Флоренции. В это бурное время Данте несколько раз появляется на общественной арене. Между прочим он настаивает в Совете ста (19 июня 1301 года), чтобы Флоренция отказала папе в требуемых им у общины ста солдатах вспомогательного войска. Мнение поэта не нашло поддержки и послужило впоследствии одним из пунктов обвинения против него. Между тем папа Бонифаций VIII, который покровительствовал втайне Черным, вероятно, по их просьбе и радуясь представившейся возможности усилить свою власть во Флоренции, решил послать в город так называемого «посредника мира» в лице Карла Валуа, брата французского короля Филиппа Красивого. Карл явился во Флоренцию 1 ноября, поклявшись перед тем уважать законы республики. Но он не сдержал своего слова и вскоре стал оказывать открытое предпочтение Черным, заботясь лишь об одном – всеми возможными средствами выжать для себя из Флоренции побольше денег. Рассказывают, что когда он затем явился в Рим и обратился с денежными требованиями к папе, Бонифаций воскликнул: «Но я же послал тебя во Флоренцию – к источнику золота!» Ответ этот рисует хорошо и того, и другого.
Корсо Донати ворвался со своими приверженцами в город, и несколько дней Черные опустошали его огнем и мечом. Последняя синьория, члены которой принадлежали к партии Белых, принуждена была до времени отказаться от власти. Вновь избранные приоры принадлежали к Черным, и —как всегда практиковалось при раздорах тогдашних итальянских общин – победоносная партия воспользовалась властью, попавшей в ее руки, для жестокого притеснения побежденной партии. В течение 1302 года из числа Белых около 600 человек были приговорены к смерти или к изгнанию. Их обвиняли в разных преступлениях, но, конечно, почти во всех случаях обвинения служили лишь предлогом, чтобы отделаться от противников. В числе многих постигла та же участь и Данте: декретом от 27 января он был обвинен во взяточничестве, утайке общественных сумм, подкупе, агитации против папы и Карла Валуа и присужден к уплате пяти тысяч флоринов, а если уплата эта не последует в течение трех дней, – к конфискации всего имущества и во всяком случае к изгнанию из Флоренции на два года, с лишением навсегда права занимать какую-либо общественную должность. Затем 10 марта появился новый декрет, гласящий, что так как Данте не заплатил денежного штрафа и не явился лично, то, если его удастся захватить флорентийским властям, он будет сожжен живым на костре.
Изгнание в те времена, когда человек ближе и теснее срастался с родной ему почвой, имело совсем другое значение, нежели теперь. Насильственная разлука со всем дорогим в жизни становилась решающим событием для всего дальнейшего существования. Изгнанные Белые соединились с высланными прежде из Флоренции гибеллинами, к которым они и раньше тяготели больше, чем Черные, и пытались произвести несколько вооруженных нападений на Флоренцию. Данте тоже вначале пристал к ним. По политическим своим убеждениям Данте, бывший гвельф, теперь становится ревностным гибеллином. Когда, собственно, произошел в нем этот переворот, нельзя указать с точностью. Вероятно, он подготовлялся уже давно. Происходя из гвельфского рода и воспитываясь в этих традициях, Данте придерживался взглядов своей партии, не вдумываясь еще в них самостоятельно. В период занятий философией он почувствовал потребность размыслить о политических вопросах, чтобы иметь и на этот счет свое суждение. Результатом было то, что он осознал несостоятельность гвельфства как политической системы; ему казалось, что своими бедствиями Италия была обязана преимущественно гвельфам, сошедшим с пути чести и добродетели. Данте сделался гибеллином и остался им до конца жизни. Вообще же говоря, он не был человеком партии в собственном смысле этого слова: всякая узкая партийность была ему крайне несимпатична. Он был слишком просвещенный патриот, слишком высокий гражданин, чтобы усвоить себе, соприкасаясь с партиями, мелкие и эгоистичные их интересы. В сущности, он не стоял ни за гвельфов, ни за гибеллинов, ни за Белых, ни за Черных, а просто был приверженцем и защитником идей, имевших в виду лишь одно: благосостояние отечества, – чего нельзя сказать об остальных, маскировавшихся той или другой вывеской для прикрытия личных целей.
В среде союзников, Белых и гибеллинов, проснулись вскоре раздоры, ревность, ссоры – все те нечистые страсти, которые так часто вызывает изгнание среди побежденных. Подобное общение не могло долго нравиться человеку с таким возвышенным духом, как у Данте. Видя, что его не понимают ни гвельфы, ни гибеллины, Данте сосредоточивается в самом себе и, как он сам гордо провозгласил, образует один свою партию, он – «союзник самого себя». Это случилось, вероятно, в 1303 году, когда поэт отправился в Верону, ко двору Бартоломео делла Скала. Белые предприняли еще несколько попыток силой или миром вернуться во Флоренцию, но усилия их оказались тщетными, и в 1307 году все надежды изгнанной партии рухнули. Данте вел скитальческую жизнь, испытывая лишения, принужденный обращаться к чужой помощи, для того чтобы поддерживать свое существование. В 1304 году в письме по поводу смерти Алессандро ди Ромена он пишет племянникам последнего, Оберто и Гвидо, что бедность препятствует ему явиться на похороны их дяди. Такому гордому человеку, как Данте, было, конечно, особенно тяжело обращаться к чужой милости, жить от подачек меценатов. Он поистине узнал, «как горек хлеб изгнания и как тяжело подниматься и спускаться просителем по чужим лестницам». Страдания Данте увеличивались еще тоской по родине. Хотя в нем были космополитические черты и он сам говорит про себя: «Для меня отечество – весь мир, как для рыб – море», все же при этом ярко горела в нем любовь к настоящему отечеству. Это видно из его постоянных заявлений в стихах, письмах и так далее, из слов его о сочувствии ко всем несчастным, «но более всего к тем, которые, томясь в изгнании, видят родину только во сне». Как трогательна жалоба поэта на первых страницах «Пира», написанного им между 1306 и 1309 годами. «Я скитаюсь как бедный странник, почти как нищий, – сетует здесь Данте, – по всем местностям, где говорят языком Италии, показывая всюду против воли рану, нанесенную мне судьбой. Поистине, я уподобляюсь лодке без парусов и руля, прибиваемой к разным гаваням и берегам сухим ветром, которым дышит скорбящая бедность». По форме «Пир» сходен с «Новой Жизнью»; это тоже сборник стихотворений и прозы, только в «Новой Жизни» главное – стихи, а здесь – наоборот. Сочинение это осталось неоконченным; существует лишь введение и три комментария к трем стихотворениям. Писал его Данте с целью популяризировать школьное знание, сделать доступным большинству «привилегированный хлеб науки». Это великое, достойное намерение, это сознательное желание просветить невежественный, темный народ – нечто необычайное и новое для тех времен. Другое нововведение Данте – язык: он пишет не по-латыни, а по-итальянски. Никто еще до него в ученых исследованиях, трактующих о метафизике, практической философии и естественной истории, не осмеливался употреблять народный язык. Сам Данте считает нужным оправдываться в этом и посвящает девять глав, то есть почти весь первый трактат, объяснению, почему он это делает. Со свойственной ему страстностью приступает он здесь к защите итальянского языка, нападая на тех, кто относится презрительно к родному языку и предпочитает ему чужие. Данте называет их «отвратительными», «низкими» и восклицает: «Стыд и вечный позор дурным итальянцам, которые восхваляют народный язык других стран, а унижают свой собственный».
