Петр Асташенков - Командарм крылатых
И Москве первое празднование Дня авиации проходило Ко I If игральном аэродроме имени М. В. Фрунзе. Участвовали в этом параде и эскадрильи академии имени Н. Е. Жуковского: десятки самолетов, четким строем пролетев над Столицей, вписали в ее небо буквы: «СССР». И хотя Вершинина не было в том воздушном строю, он не мог не радоваться, что ему довелось стать одним из авиационных коми иди ров. Он и представить не мог, что пройдет немногим более десяти лет и именно ему, как главкому Военно-Воздушных Сил, будет поручено руководить подобным первым Послевоенным праздником.
Молодой — не по возрасту, а по стажу службы — авиационный командир К. А. Вершинин не столь быстро, как хотелось, попал в строевую часть. После окончания академии его все же направили в Научно-испытательный институт — возглавлять разработку тактико-технических требований, предъявляемых к вновь создаваемым самолетам. И хотя на аэродроме института довелось встречаться со многими интересными людьми — конструкторами, инженерами, летчиками-испытателями, в том числе с такими выдающимися авиаторами, как Валерий Чкалов, Георгий Байдуков, Михаил Громов, — разум и сердце подсказывали: начинать службу в авиации надо со строевой части. Иначе знания, приобретенные в академии, останутся умозрительными, не подкрепленными практикой; а значит, он может оказаться далеко не полноценным авиационным командиром.
Настойчивые рапорты с просьбами о переводе в строй не остались без внимания. Сначала последовало направление на штабную работу в одну из сформированных авиабригад. А затем начальник Военно-Воздушных Сил РККА Я. И. Алкснис подписал приказ о том, что К. А. Вершинин назначается командиром эскадрильи Высших летно-тактических курсов.
Приняв эту эскадрилью, Константин Андреевич душевного спокойствия все же не обрел. Его волновало: сможет ли он быть достаточно авторитетным командиром, если не умеет пилотировать самолет? И решил учиться летать «без отрыва от командирских обязанностей». Сначала с инструктором, потом самостоятельно. Приобретенные таким образом навыки были не слишком крепкими, да и, как опасался Вершинин, они могли оказаться недостаточными для полного утверждения его командирского авторитета.
Практика не замедлила подтвердить такие опасения.
Слушатели курсов приезжали на учебу, располагая солидным летным опытом. Основная цель занятий с ними состояла в совершенствовании тактических знаний. В то же время, летая в качестве летчиков или летнабов — летчиков-наблюдателей, то есть штурманов, слушатели прорабатывали различные задачи боевой подготовки. Для этого и предназначалась эскадрилья Вершинина. После одного из летных дней он, как это делалось и ранее, произвел разбор полетов. На них довольно небрежно вел себя один из слушателей курсов — командир эскадрильи Борисоглебской авиашколы. Пилотом он был отличным, но в тот раз действия в воздухе граничили с летным происшествием. Вершинин тщательно проанализировал промахи слушателя. После разбора полетов он случайно услышал, как товарищи по учебе колко подшучивали над допустившим ошибки. Вскипев, тот сказал:
— Действительно, Вершинин положил меня на обе лопатки. Видать, дело знает. Но он же все-таки не летчик! Сказать о небрежности может, а показать, как надо летать, Ив имеет права!
Собеседники промолчали, соглашаясь, видимо, с подобными доводами. Теперь внутренне вскипел Вершинин: услышанное задело крепко. Да, хотя он уже и летал на Р-5 самостоятельно, но неофициально и полноправным летчиком-инструктором, конечно, считаться не мог. В интересах дела следовало приобрести формальные права летной квалификации.
Не привык Вершинин откладывать дела в долгий ящик и в тот же день подал рапорт, в котором просил направить его на переучивание. Просьбу удовлетворили быстро. Через неделю, сдав дела заместителю, комэск полетел в Крым, в Качинскую авиашколу. Р-5 пилотировал сам, а во второй кабине на всякий случай находился командир звена. По тому времени это был солидный маршрут: до аэродромов Кячинской авиашколы была добрая тысяча километров!
И вот началась курсантская жизнь комэска Вершинина. Привыкать к ней ему, тридцатипятилетнему, имевшему высшее военное образование и значительный стаж службы в войсках, было нелегко. Он так вспоминал о Каче:
— Прежде всего поразил, а потом и убедил в правильности жесткий порядок. Он был строг, но полезен: приучал к дисциплине не только на земле, но и в воздухе. Я прибыл на Качу с ромбом в петлицах, а мои начальники в учебном подразделении носили всего по два-три кубика[1]. На наших курсах слушатели солидных рангов размещались в отдельных комнатах. В Качинской школе нас, переучивавшихся, поместили в казарме. Я привез с собой небольшую подушку и теплое одеяло. Не зная принятых правил, положил все на кровать и отправился на занятия. Возвращаюсь и вижу: мое имущество лежит на табуретке, а на постели — набитая соломой подушка и казенное одеяло.
Некоторые подробности того распорядка: по утрам — физзарядка независимо от погоды на улице. В столовую — только строем; вечером, после поверки, строго в назначенный час — отбой. Курсанты под присмотром мотористов протирали, чистили, зачехляли самолет. Чистоту машины проверял летчик-инструктор. И, если где-либо обнаруживались пылинки, виновник тут же отстранялся от полетов.
Словом, неласково на первых порах встретила Кача. И первый поверочный полет принес Вершинину огорчение. В связи с тем что он уже мог летать самостоятельно, о чем и говорилось в документах, ему назначили не «провозной», как обычно, а поверочный полет. От результатов полета зависели сроки переучивания. Константин Андреевич, хорошо понимая это, старался действовать в воздухе особенно усердно.
Летчик-инструктор, а им был командир звена Долгополов, ни разу не вмешался в управление машиной. Это создало у Вершинина впечатление, что экзамен выдержан и будет дано разрешение на самостоятельные полеты. Но все оказалось не так. Когда, приземлившись, зарулили на стоянку, комзвена в сердцах сказал:
— Никогда летчиком не станете. Наверное, вам лучше вернуться домой...
Упав духом, Вершинин понуро шел за широко шагавшим Долгополовым, замкнутый вид которого как бы подтверждал: разговор окончен. Наконец Константин Андреевич все же спросил:
— Почему такое безнадежное заключение?
— Став самоучкой, — объяснил наконец Долгополов, — вы испортили себя настолько, что поправить это почти невозможно. Летаете вроде бы гладко, но неправильные действии пошли у вас в привычку. Осмотрительность плохая, за показаниями приборов не следите. По всему видно — КУЛП совсем не знаете...
