Михаил Вострышев - Московские обыватели
Последний настоящий вельможа. Полководец, московский главнокомандующий князь Юрий Владимирович Долгоруков (1740–1830)
Коренные москвичи на рубеже XVIII–XIX веков, по европейским меркам, умирали рано. Половина из них не доживала до двадцати двух лет, еще четверть — до пятидесяти. Доживший до шестидесяти лет дворянин был исключением из общего правила и считался глубоким стариком. Поэтому умерший на девяносто первом году жизни князь Юрий Владимирович Долгоруков своим долгожительством вызвал всеобщее изумление. Учитывая то, что его бурная, а иногда и буйная судьба не предвещала долгих лет жизни. Уже в шестнадцать лет он участвовал в Семилетней войне и в сражении при Гросс-Егерсдорфе был тяжело ранен в голову. Пришлось делать трепанацию черепа, и юный князь чудом выжил. Позже он еще участвовал во множестве войн. Командовал Киевским полком в Цорндорфской битве (1758 г.), брал Берлин (1760 г.), крепость Швейдниц (1761 г.), воевал в Польше (1763–1764 гг.), командовал кораблем «Ростислав» в Чесменском сражении, участвовал в осаде Очакова (1788 г.), разбил турецкое войско под Кишиневом (1789 г.)…
В 1790 году в чине генерал-аншефа вышел в отставку и поселился в Москве, где и прожил, за исключением небольших отлучек в Петербург, последние сорок лет жизни. Пытались то Екатерина II, то Павел I приласкать родовитого вояку, призывая вновь на царскую службу, но князь был строптив, презирал царских фаворитов и не прижился при императорском дворе. «Теперь, на семьдесят седьмом году, — признавался он, — начал я чувствовать, что уже силы мои ослабевают… Я всю мою жизнь единственным предметом имел быть полезным, честно век провести, ни в чем совестью не мучиться, благодарить Всевышнего, яко всеми деяниями управляющего, и просить спокойного конца и жизни вечной».
Боевой генерал, кавалер ордена Святого апостола Андрея Первозванного, прямой потомок в мужском колене князя Рюрика и святого князя Владимира Ю. В. Долгоруков поселился в большом собственном доме на Большой Никитской[1]улице. Он редко выезжал за ворота и ни у кого не бывал с визитами, но вся сановитая Москва считала своим долгом посещать его с поздравлениями в высокоторжественные дни.
Князь славился как русский хлебосол. Ежедневно у него обедало не менее двенадцати человек гостей, объедавшихся, как и хозяин, кулебякой, бужениной, угрями, грибами и прочими полновесными блюдами. Конечно, русский обед сопровождался частыми возлияниями заморских вин. Когда гости расходились, бодрый старец брал в руки гусиное перо и аккуратным почерком, с соблюдением орфографии XVIII века, на полулистах толстой серой бумаги записывал для любимой дочери Варвары свои воспоминания о былом — о военных кампаниях, атаках, вылазках, штурмах…
Елизавета Петровна Янькова, тоже долгожительница (1768–1861), вспоминала о Ю. В. Долгоруком как об одном из последних истинных московских вельмож: «Дом князя Юрия Владимировича был на Никитской, один из самых больших и красивых домов в Москве. На большом и широком дворе, как он ни был велик, иногда не умещались кареты, съезжавшиеся со всей Москвы к гостеприимному хозяину, и как ни обширен был дом, в нем жил только князь с княгиней, их приближенные и бесчисленная прислуга. А на летнее время князь переезжал за семь верст от Москвы в Петровское-Разумовское, где были празднества и увеселения, которых Москва никогда уж больше не увидит…
На моей памяти только и были такие два вельможеские дома, как дома Долгорукова и Апраксина, и это в то время, когда еще много было знатных и богатых людей в Москве, когда умели, любили и могли жить широко и весело. Теперь нет и тени прежнего: кто позначительнее и побогаче — все в Петербурге, а кто доживает свой век в Москве, или устарел, или обеднел, так и сидят у себя тихохонько и живут беднехонько, не по-барски, как бывало, а по-мещански, про самих себя. Роскоши больше, нужды увеличились, а средства-то маленькие и плохенькие, ну, и живи не так как хочется, а как можется… Да, обмелела Москва и измельчала жителями, хоть и много их».
До конца своих дней старый князь не переменил моды XVIII века — пудрился и ходил в бархате и шелку. О нем говорили, что с первого взгляда можно было угадать — «это настоящий вельможа, ласковый и внимательный». Он жил при царствовании восьми императоров: Анны Иоанновны, Ивана IV Антоновича, Елизаветы Петровны, Петра III, Екатерины II, Павла I, Александра I, Николая I. И при каждом из них он именно жил, а не прислуживался, честно служил Отечеству, а не высочайшему двору, любил хлебосольную Москву, а не чиновничий Петербург.
Любитель древностей. Историк граф Алексей Иванович Мусин-Пушкин (1744–1817)
Время от времени появляются скептики, сомневающиеся в подлинности сгоревшего в московском пожаре 1812 года единственного списка «Слова о полку Игореве». А вдруг разыскавший и опубликовавший этот величайший памятник древнерусской культуры граф Алексей Иванович Мусин-Пушкин совершил подлог? А дружки его — Н. Карамзин, Н. Бантыш-Каменский, А. Малиновский — помогали ему в сем непристойном деле?
За несколько месяцев до гибели Пушкин ответил первооткрывателям фальшивки кружка Мусина-Пушкина: «Некоторые писатели усомнились в подлинности древнего памятника нашей поэзии и возбудили жаркие возражения. Счастливая подделка может ввести в заблуждение людей незнающих, но не может укрыться от взоров истинного знатока».
Да, трудолюбивый ученый-скептик сличит между собой десятки экземпляров первого издания «Иронической песни о походе на половцев…», екатерининскую копию, переводы с подлинника; кропотливо исследует язык «Слова» и даже ошибки языка, упоминающиеся в тексте исторические факты…
Но все это — наука, которая требует обширных знаний и усердного труда. Ленивому же скептику, как, впрочем, и большинству любителей чтения, скучно да и сложно следить за рассуждениями о каких-нибудь палеографических особенностях погибшей рукописи.
Но мог ли пожелать собиратель русской старины Мусин-Пушкин подлога? Не противоречит ли сей поступок его натуре?..
Действительный тайный советник; Московского университета, Академии художеств, мастерской Оружейной палаты, Беседы любителей российского слова почетный член; Российской академии, Общества истории и древностей российских, Экономического собрания действительный член; орденов Святого Александра Невского, Святого Владимира большого креста 2-й степени и Святого Станислава кавалер граф Алексей Мусин-Пушкин побывал и церемониймейстером двора Екатерины II, и управителем Корпуса чужестранных единоверцев, и обер-прокурором Синода, и президентом Академии художеств. На службе он, зная иностранные языки, предпочитал объясняться на родном, постоянно обличал «вредную галломанию», за что имел немало неприятностей от придворных интриганов, но в то же время сыскал общее уважение и любовь у сослуживцев за свое «благорасположение к наблюдению истины».
