Анатолий Маркуша - От винта!
«Где группа? — спросил генерал. — Ну?» Ничего вразумительного я ответить не мог, стал рисовать, «как дело было», но командующий меня не слышал: «Где группа? Почему бросил строй?»
Разнос продолжался довольно долго, пока не принесли донесение: «Потеряв ориентировку по причине плохих метеоусловий, группа в полном составе произвела вынужденную посадку с убранным шасси. Сели на заснеженную поверхность озера… Все целы».
«Так, — сказал генерал, — теперь понятно. Повтори, что ты лопотал с самого начала». Я повторил. «Ладно, пошли обедать, — позвал командующий. — Приглашаю». Признаюсь, до меня дошло с опозданием: старый летчик, наш генерал, любил нас, и глупо было на него обижаться.
* * *На войне он сбил пятнадцать самолетов противника и был пожалован Золотой звездой, после войны закончил школу летчиков-испытателей с отличием, но для меня важнее всего прочего он САМ, мой лучший друг. Чтобы понять и ощутить, каким он был ЧЕЛОВЕКОМ — два маленьких фрагмента из его биографии.
На показ новой техники прибыли руководители страны. Экипажи выстроили перед парадными трапами. Туполев представил моего друга и начал давать пояснения по машине. Хрущев реагировал весьма непосредственно, задавал массу вопросов, отвечать на которые было не так просто. «А что лучше — два двигателя или четыре?» Вот и подумай, как отвечать, когда рядом стоят двухдвигательная и четырехдвигательная твои машины? Одно неосторожное слово — и какой-то самолет может не увидеть неба. Внезапно слушать пояснения Хрущеву, видно, наскучило, и он спросил: «А внутрь-то пустите?» — и уже занес ногу на трап… И тут мой друг взял Хрущева за локоток и придержал. «В чем дело?» — вскинулся Никита Сергеевич. Вздрогнуло окружение. А Митя сказал: «Пропустим даму, Никита Сергеевич, — и сделал пригласительный жест в сторону Фурцевой, члена политбюро и персоны в те годы очень высоко взлетевшей. Екатерина Алексеевна начала подниматься в салон, а мой друг, наклонившись к самому уху Хрущева, прошептал достаточно громко:
— Оцените эти ноги, Никита Сергеевич!..»
Пожалуй, тот, кто не жил в ту эпоху, не оценит в полной мере независимого нрава и мужества моего друга. О хорошем вкусе и не говорю!
И второй фрагмент.
Он успешно поднял свой первый опытный корабль. Дело сделано — можно праздновать! И мы отправились нас Сретенку, в «Дары природы», за закуской. Внезапно он выполняет резкий разворот на девяносто и сворачивает под вывеску «Меха». Следую за ним: ведомый — щит героя! В прохладном почти пустом магазине мой друг обращается к симпатичной продавщице: «Не сочтите за труд показать нам чернобурку, желательно крупный экземпляр». Девушка старательно перекладывает на прилавке дорогую рухлядь, приподнимает шкуры, встряхивает, оборачивает к свету. Митя дует в мех, внимательно разглядывает товар, задает не очень понятные мне специфические вопросы. В какой-то миг, нагнувшись, оборачивает чернобурой лисой голень и поясняет: «Хочу на унты пустить, чтоб Женька от зависти лопнул!! Парную лисичку найдем?»…
Это был легкий розыгрыш, за ним последовал легкий флирт, и я бы, пожалуй не стал рассказывать о мифических унтах из чернобурки, когда бы не одна фраза, произнесенная Митей в магазине «Меха»: «Жить надо весело, весело надо жить». И праздники устраивать самим себе, не ленясь и не скупясь.
Между прочимВоздушное крещение Антуан Мари Роже де Сент-Экзюпери получил в двенадцать лет на аэродроме в Амберье. И крестил его сам Жюль Ведрин, сегодня он, увы, забыт, а до первой мировой войны этот пилот был едва ли не самым известным авиатором мира.
Отто Лилиенталь с четырнадцати лет наблюдал, приручал и старался подражать аистам. Тому, кто избирает своей судьбой авиацию, НАЧИНАТЬ не может быть рано, опасно — ОПОЗДАТЬ!
Из документа восьмидесятилетней давности: «Некоторый юридический интерес представляет вопрос о подданстве детей, рожденных на воздушном судне в пути, во время нахождения его над территорией чужого государства». Как ни странно, но вопрос этот так и не получил однозначного ответа.
Виктор Гюго восторженно относился к летанию. «Культура скоро проникнет во все уголки мира. Благодаря воздушному флоту все люди смогут приобщиться к науке и прогрессу. У нас есть крылья, человек становится птицей, и какой птицей! Птицей, обладающей разумом!»
«Каждое желание дается тебе с силами, необходимыми для его осуществления», — уверяет Ричард Бах, летчик и писатель весьма нестандартной судьбы. Не так давно его книги перевели на русский язык.
Необходимость в воздушных коридорах предусмотрел еще мудрейший капитан Фербер. Уже в 1910 году, когда летательные аппараты едва-едва скреблись у земли, была названа высота коридора: «Это будет, вероятно, около 300 метров…»
Еще не существовало ни одной регулярной авиалинии, а юристы беспокоились о минимальной высоте трасс: «Надо установить такую высоту, с которой были бы затруднены нескромные наблюдения за тем, что делается в домах населения».
Как убедительно звучат слова Антуана де Сент-Экзюпери: «Неудачи закаляют сильных». Хоть девизом пиши по всей длине борта.
Был момент, когда Уильбур Райт предложил Орвиллу держать пари: «Человечество освоит моторный полет не раньше, чем через тысячу лет…» Братья полетели через два года. Слабость извинительна и сильным людям, непростительно — бездействие.
* * *Василий Андрианович Слесарев не только создатель одного из первых самолетов-гигантов — «Святогора», но еще и изобретатель, пытливый конструктор соорудивший ротативную машинку для определения мощности… мух и скорости их полета. Уроки природы получили количественное выражение благодаря этому открытию. И тут стоит припомнить заповедь Фербера: «От шага к прыжку, от прыжка — к полету».
* * *Рассказывали мужики из КБ Микояна: Гуревич остался за главного в лавке. Микоян ушел в отпуск. Идет совещание, конечно, срочное и, ясное дело, важное. Гуревич спрашивает, а где инженер, назовем его Васин? Нет Васина. Гуревич возмущается: «Что за безобразие! Он же должен делать сообщение… Я просто не нахожу слов…» Совещание заканчивается без Васина, и Гуревич велит: «Пусть Васин, когда изволит явиться на работу, сразу зайдет ко мне в кабинет, я ему такое скажу, на всю жизнь запомнит!»
Васина на фирме не очень-то обожают: надменный он человек. Все с интересом и некоторым злорадством ждут, что ему скажет деликатнейший Гуревич.
