Вольфганг Нейгауз - Его называли Иваном Ивановичем
Мешая немецкие слова с русскими, Сидоров спросил:
- Москва капут? Сталин улетел... Америка?
Шменкель вскочил и с возмущением в голосе ответил:
- Найн... Нет. Москва нет капут.
Фрицу не понравилось, что русский мог поверить в возможность падения Москвы и бегства из столицы Сталина. Шменкель сделал несколько шагов по направлению к русскому, но вдруг остановился посреди комнаты, вспомнив, что деревушка эта находится в тылу у немцев, и, конечно, жители не знают действительного положения на фронте.
"Нужно объяснить ему, что делается на фронте".
Фриц подошел к столу, на котором лежал кисет Сидорова, а рядом стояла солонка и лежал нож. Ребенок, испугавшись, заплакал. Фриц погладил его по голове, и малыш с любопытством уставился на него. Взяв солонку и поставив ее на середину стола, Фриц произнес:
- Клин!
Шменкель мысленно представил себе, как проходила линия фронта, обозначенная на карте, которая висела в их комнате. Фриц взял в другую руку ножик и, положив его слева и чуть выше солонки, сказал:
- Калинин.
Затем дошла очередь и до кисета с табаком - он обозначал Ленинград. Фриц ногтем провел линию от Клина до Ленинграда и, глядя русскому в глаза, спросил:
- Ферштейн?
- Ферштейн, - кивнул хозяин избы.
Русский понял, что хотел сказать ему Фриц: немецкие войска, находившиеся под Калинином, соединились с войсками, блокировавшими Ленинград.
Вытащив из кармана зажигалку, Фриц положил ее на стол и сказал:
- Яхрома.
Мундштуком обозначил Наро-Фоминск. Разложив все это, Фриц снова спросил русского:
- Ферштейн? Москва никс капут. Никс! Ферштейн?!
Немец говорил громко и медленно, стараясь, чтобы русский понял его.
Сидоров сдержанно ответил:
- Ферштейн!
И замолчал.
"Наверное, он меня не понимает, - мелькнуло у Шменкеля, - иначе он реагировал бы совсем по-другому".
- Смотри на меня, - сказал Фриц по-немецки.
Обойдя стол, он встал в позицию боксера и, указав на себя, произнес:
- Немецкий солдат.
Вытянув правую руку, Фриц объяснил:
- Русский солдат.
Он посмотрел на русского, но тот не встал, а лишь кивнул головой. Тогда Фриц сам себе нанес удар в скулу, зашатался и проговорил.
- Москва никс капут, ферштейн? Москва махт капут германский солдат!
Сидоров улыбнулся, подумав про себя: "А он неплохо импровизирует. Русский солдат нокаутировал под Москвой немца. Как он до этого додумался?"
И только теперь Сидоров обратил внимание, что у немца кроме тесака, нет никакого оружия и погон на шинели тоже нет.
"Что бы все это значило? Уж не дезертир ли это? Один из тех, кто отказывается воевать и считает, что немцы проиграют эту войну, хотя сейчас их войска и стоят под Москвой? Поверить в это трудно. Однако рассуждает он здраво и, кажется, искренне. И все же странный какой-то немец! С одной стороны, внушает доверие, но... Вполне возможно, что это просто-напросто хитрый и ловкий шпион, который хочет что-то выведать..."
Забрав со стола зажигалку и мундштук и сунув их в карман, Шменкель снова сел к печке. Дружелюбно кивнув Сидорову, Фриц спросил:
- Гут? Гут?
- Гут, - ответил хозяин, и ниточка разговора вновь оборвалась.
"Он понял меня, он даже улыбнулся, - думал Шменкель. - Может, объяснить ему сейчас же, что я вовсе не нацист? Хотя надо быть осторожнее. Нельзя перед первым встречным раскрывать карты".
В этот момент хлопнула входная дверь. В комнату вошли жена русского и дочь лет семнадцати. Увидев немца, женщина в испуге застыла на месте.
- Что ему здесь нужно? - спросила она. - Он уже давно здесь?
- Давненько. И кажется, совсем не спешит. Накрывай на стол, Юлия. Может, поест, тогда и уйдет.
Шменкель понял, что речь идет о нем, хотя и не знал, что именно они говорят.
Через несколько минут девушка стала накрывать на стол. Хозяйка принесла глиняный горшок. Шменкель почувствовал запах тушеной капусты. В желудке у Фрица все так и перевернулось, но он не пошевелился.
"Я должен подождать, пока они сами пригласят меня к столу, - решил он. - Я достаточно насмотрелся, как немцы ведут себя здесь. Идут в курятник, стреляют там кур, а потом приказывают хозяйке сварить их. Пусть видят, что я совсем не такой".
Вся семья между тем уселась за столом.
- Иди есть, - пригласил немца хозяин.
Фриц сел к столу. Хозяйка налила ему в тарелку щей. Фриц ел медленно, хотя был очень голоден и мог бы одним махом проглотить содержимое тарелки. За едой никто не проронил ни слова. А когда хозяйка и ее дочь стали убирать со стола, Фриц по-русски сказал:
- Спасибо.
Ольга, дочь хозяина, хлопотала на кухне. Мать укладывала маленького Сашу. Фриц внимательно наблюдал, как женщина раздевала ребенка, мыла ему лицо и руки. И невольно Шменкель вспомнил свой дом и свою жену. Он нахмурился. Сидоров, который не спускал с немца глаз, кивнув на ребенка, спросил:
- У тебя есть ребенок? Ты отец?
Шменкель понял и кивнул, показав два пальца.
Потом произнес:
- Война некарашо.
Он ждал, что ему ответит на это хозяин, но тот промолчал.
На дворе пошел снег. На деревушку опустилась темная ночь. Идти дальше было уже поздно. Фрица разморило от тепла и сытного ужина, и он незаметно для самого себя задремал, сидя на лавке. Очнулся он, когда в комнату вошла хозяйка, неся в руках одеяло, которое она протянула ему, показав жестом, чтобы он лег.
Фриц благодарно улыбнулся, стащил с себя сапоги, улегся на одеяло, накрылся шинелью и моментально уснул.
Между тем Юлия тревожно спрашивала мужа:
- Скажи, Михаил, как сюда попал этот немец? Что ему здесь нужно?
- Этого я и сам не знаю. - Михаил подпер голову руками. - Я все время наблюдал за ним, но пока не понял, что он за человек. Он мне тут объяснял на пальцах, что немцы разбиты русскими под Москвой. Я заметил, что немец очень голоден, но ел он так, чтобы не показать этого. Мне кажется, он бродил по лесу. Вид у него измученный.
Юлия молчала. Подумав, Михаил продолжал:
- Оружия у него никакого нет, один тесак. Погоны на шинели почему-то содраны. Если б я знал, что он за человек и чего хочет от нас...
- Немцы очень коварны.
- Я знаю, Юлия. И все же... Что-то говорит мне, что этот немец какой-то не такой... Плохо, что сегодня ночью придут партизаны...
- Они точно придут?
- Этого сказать не могу. Может, что-нибудь их и задержит. Я должен предупредить их о том, что у меня в доме немец.
Оба помолчали.
- Спи, утро вечера мудренее, - сказал Михаил жене. - Спи!
Рано утром Сидоров был уже на ногах и что-то делал в сенях. Вид у него был невыспавшийся - он всю ночь ждал партизан, но они так и не пришли. Сейчас Михаил снова думал о немце, который ночевал у него в горнице.
"Если он на самом деле дезертир, - размышлял он, - то должен бояться встречи с немцами. Вот я сейчас возьму да и проверю, чтобы знать в конце концов, с кем имею дело".
