Карлис Озолс - Мемуары посланника
Покинув корабль и отправившись гулять по Бродвею, я чувствовал необыкновенную осязаемую реальность американской жизни и начал понимать Америку.
Нью-Йорк был переполнен иностранцами. Здесь встречались друзья и враги, союзники и немцы, происходили столкновения, неожиданные инциденты, и все больше и больше росла вражда против немцев. Большими симпатиями пользовались русские.
Это тотчас отразилось на поведении и настроении некоторых моих коллег, они стали вести себя все более развязно. На другой же день после нашего приезда мы небольшой компанией сидели в одном из лучших нью-йоркских ресторанов. Подавал нам очень внимательный молодой лакей. Ужин кончился. Один из его участников обратился к лакею за справкой, где в Нью-Йорке можно весело провести предстоящую ночь? В России, в Петербурге, Москве, Киеве, везде, в любом ресторане опытный лакей предоставил бы вам самую точную информацию, указал адрес и даже сообщил все сведения по интересующему вопросу. Но нью-йоркский лакей обиделся и дал нечто вроде наставления. В Америке, дескать, следует прежде всего осматривать музеи, библиотеки, научные учреждения, а веселые места осмотреть потом, если это уж так необходимо. Говорил он мягко, без всякой неприязни и грубости. Вскоре выяснилось, что нас обслуживал студент университета, ярый патриот, чех. Мы должны были почувствовать, что моральный перевес и правота на его стороне. Должен заметить, наш столь жадный до увеселений коллега долго еще не мог забыть урока, полученного сразу же по прибытии в Америку.
Кто хочет серьезно и беспристрастно оценить дух Америки и американца, понять основы их благополучия, неизбежно придет к выводу, что здесь все регулирует строго и правильно организованная работа. Через нее и от нее приходят и радости жизни. Если верно то, что работа является первопричиной и источником счастья, кроме того, служит мерилом уважения к человеку, нигде больше, как в Америке, эти истины не предстают так наглядно в своем торжестве и бесспорности.
Наблюдая за работой американского госаппарата, я невольно сравнивал его с русским и заключил, что демократия с концентрированной сильной исполнительной властью несравненно лучше монархии. Слабость европейских демократий сейчас в том, что они децентрализованы, им трудно бороться с централизованными коммунистическими и супернациональными социалистическими силами. Этот вывод, возможно, нуждается в некоторых, вообще говоря, незначительных оговорках, однако смысл его остается неопровержимым. Во всяком случае, его никак не может поколебать нынешнее состояние Европы. Но все выводы в области политики не должны претендовать на вечную истинность. Осторожность политического мыслителя обязывает говорить не о безграничности, а сосредоточивать внимание на сегодняшнем дне.
Отголоски революции в Америке
Русская миссия путей сообщения в Америке
В напряженной работе потекли дни, дела, заботы, хлопоты. В 1916 году я служил в русской артиллерийской комиссии. Под моим наблюдением состояло много фабрик и заводов. Снаряды для России изготовлялись в Кливленде, Чикаго, Монреале, Детройте, Филадельфии и многих других городах. Разумеется, это была очень ответственная работа. Мне часто приходилось путешествовать по этим городам, следить за исполнительностью подчиненных, проверять работу русских инспекторов по приемке снарядов. Как всегда, это кипучее дело меня не только удовлетворяло, но и радовало. Везде работа шла с напряженной бодрой энергией. Неожиданно у меня вышел служебный конфликт с одним из членов артиллерийской комиссии.
Как часто люди смешивают стремление и порыв к более успешному труду с нарушением чисто внешней служебной дисциплины! Меня обвинили в нарушении этой дисциплины, состоявшем в том, что я имел смелость высказать свое мнение. Начальство пригрозило мне неприятными служебными последствиями. По существу, я ни в чем не был виноват. Но откровенность, хотя бы и очень полезная делу, не всегда приходится по вкусу начальству.
Об этом столкновении узнал начальник русской миссии путей сообщения в Америке граф Сергей Иванович Шуленбург. Под его начальством я работал в Петрограде. Артиллерийской комиссией он был недоволен. Без колебаний он предложил мне перейти к нему, стать членом его миссии. Сделать это было нетрудно. Шуленбург послал телеграмму министру путей сообщения Рухлову в Петроград, и через несколько дней было получено разрешение. Мне поручили общее наблюдение за выполнением заказа Министерства путей сообщения. Канадские заводы должны были сдать русскому правительству три тысячи железнодорожных вагонов. Изготовляли их в спешном порядке.
Теперь у меня, в силу обязанностей, появилась возможность часто бывать в Канаде, и я основательно познакомился с жизнью этой страны. Это были хорошие месяцы. В памяти незабвенными остались канадцы, инженеры, директора фабрик, члены парламента, с которыми приходилось встречаться. Восхищала их покорность, лояльность, искренность, горячее желание служить своему отечеству и королю, всеобъединяющий дух. Я очень любил бывать в Канаде, и не один я. Канада привлекала к себе эмигрантов из Европы. Возможно, главным притягательным мотивом были не материальные расчеты и перспективы, а любезность канадцев, их солидность, прочность дел и начинаний.
Я был очень занят, целиком уходя в работу, не оставалось времени даже для воспоминаний, я стал забывать Петроград. Так, без перебоев и остановок, изо дня в день шла наша деятельность, и, казалось, конечный успех обеспечен и ход работ должен пройти без остановок и перерыва. Так казалось. Но вдруг из России стали приходить весьма тревожные вести о политическом перевороте. От первого премьер-министра России, выдвинутого Февральской революцией, князя Львова была получена телеграмма с официальным сообщением о перевороте. После этого пришла вторая телеграмма от нового военного министра Гучкова. Он просил всех работающих в Америке на русскую армию оставаться на своих служебных местах.
Русские события взволновали всю Америку. Конечно, самое большое возбуждение царило в русских представительствах. До сих пор не могу забыть впечатления, которое произвел на меня в те дни мой коллега по службе семидесятилетний Максимилиан Несторович Гротен. Узнав о перевороте в России, он с неподдельной радостью стал обнимать и целовать своих сослуживцев, особенно гордился тем, что никто из крестьян не тронул его имение в Псковской губернии, где у него было образцовое хозяйство, и он им очень дорожил и радовался, что, судя по письму, все прошло благополучно. Увы, радость была недолгой. Через две недели ему пришлось раскаяться и пожалеть о своем преждевременном восторге. Он получил второе письмо и, прочитав его, пришел в ужас.
