Татьяна Толстая - Куда делся «совок», когда исчез Союз
Толстая: Наверное. Я не знаю. Я думаю, что были разные тренды и разные моды. Одно дело — например, кухни 60-х, другое — 70-х, третье — 80-х. Обсуждались разные вещи, это были вече и форумы совершенно разные. В 60-х это были более спортивные кухни, тогда люди увлекались альпинизмом и лыжами. Или байдарки разбирали. Представьте: небольшая квартира, одна комната проходная, другая дальняя. Они байдарку разложат и смотрят — течёт или не течёт, тазик под неё подставляют. И если жена не так увлечена этим идиотизмом как муж, то она с ним разводится рано или поздно. Приехали его спортивные друзья, крепкие, вонючие — и куда-то на север. Очень полагалось любить Север, туманы, шхеры, скалы всякие. А в 70-е нет, уже пошла какая-то идеология: кто уехал, кто не уехал, кто подпольную литературу достал. А в 80-е все уже вслух просто всех кляли. Только после того, как пришёл Горбачёв, немножко глаза открылись. Весело стало — до невозможности. Лучшее время, лучшее. У меня племянник — три года, помню, на даче все сидят, телевизор смотрят. Там сирень, пионы цветут — всем наплевать, все смотрят телевизор. И входит маленький, трёхлетний: «Кого ещё сняли?» Хорошее было время.
Дзядко: Вот эта разница между десятилетиями как чувствовалась? Это же не календарная история.
Толстая: В 1968-м, по моим ощущениям, закончились 60-е. Я смутно помню первую половину 50-х, лучше — вторую, я помню какой-то перелом, который случился между 50-ми и 60-ми. Я его помню, потому что я пришла в школу и увидела в каком-то году (может быть, это было 1960 год), что учителя абсолютно поменяли стилистику. До этого у нас завуч была омерзительная, жуткая тётка, которая только орала на всех. Она была в синем казённом платье, как преподавательницы Смольного института по описаниям смолянок, и у неё были волосы в корзиночку заплетены — то, что можно видеть на фотографиях в «Огоньке» 50-х. И вдруг мы приходим в школу — у них у всех уже бабетты, все дела, и они уже иначе разговаривают. Что с ними случилось, я не знаю, но они уже не орут на всех всегда, а как-то спокойнее говорят. Для меня это был водораздел между 50-ми и 60-ми. А в 68-м году начали закручивать все возможные гайки, которые временно были отпущены. До 68-ого в спецшколах английских (а я в такую школу поступила к 8 классу) ученики старших классов на две недели ездили в Англию, а те, кто учил французский, ездили так же по обмену во Францию. Вот это в 1968 году закрыли, и до 1986 всё было нельзя, на всё было «нет», всё было завинчено и закручено.
Дзядко: Отдельный сюжет — охота за тем, чего нет: за книжками, за музыкой. Вот как это происходило?
Толстая: Один пример. Одежды нет, так? Одежду можно достать либо у спекулянток, была целая порода спекулянток. Как спекулянтки работали…
Дзядко: А как они выглядели?
Толстая: Да как обычно, как я. (Смех в зале) Люди как люди. Это были такие рисковые торговые работники, которые входили в преступный сговор с работниками торговой базы. Насколько я знаю, в Питере… Вот почему воры нам милее, чем кровопийцы: потому что кровопийцы продолжают жизнь, а воры её всё же двигают. Поразительная вещь: торговля есть воровство по какому-то большому счёту, потому что ты обязательно набавляешь цену, ставишь какие-то условия, твоя цель — отдать вещь не в соответствии с её ценой. Но это жизнь, она так устроена. И если бы не существовало бы повального воровства в Советском Союзе (это воровство и по объёмам было меньше, чем сейчас, и по возможностям), то мы бы ходили не в звериных шкурах — зверей-то где взять, кошек бы убивали. Вот существовали торговые базы, на них поступают товары. Как устроена эта экономика, это надо книгу Егора Тимуровича смотреть. Эти товары продаются иностранцам и владельцам специальных талонов через магазины «Берёзка», а также с чёрного хода спекулянтам. Начальник торговой базы этим спекулянткам даёт возможность разнести товары, чтобы приобрести живые деньги, «левые».
Дзядко: «Берёзку» я помню с детства…
Толстая: А Вы были в «Берёзке»?
Дзядко: Я не был, родители были, и это был всегда был праздник, когда они возвращались. Расскажите про неё.
Толстая: Да Вы бы сейчас и не заметили её. Это был магазин, в котором, в отличие от всех советских магазинов, есть обувь — правда, есть, есть несколько видов пальто, несколько видов кофточек, рубашек мужских, брюк. Это одежда. Даже книги есть и еда. Но по сравнению с этим магазин «Перекрёсток» — это просто пещера Али-Бабы. «Перекрёсток», с переклеенными сроками истечения товаров, со всей этой гнилью. Там лежали совершенно обычные вещи, просто они больше нигде не лежали. Бедность этих «Берёзок» я даже не знаю, как описать. Ну, шоколадные конфеты, ну, сёмга нарезанная и заклеенная. Вы не заметите. В магазинах не было сёмги, не было шоколадных конфет, в магазине совком можно было взвесить карамель «Подушечка» с повидлом, очень страшную, ирис «Кис-кис» был, тянучка сливочная — она пропала где-то к 70-м. Пряники тульские были всегда, да. Помадка? Нет, сливочная помадка была в заказах, это была дорогая вещь. Она вся белая такая была, и иногда один ряд вдруг коричневой выкладывали — кофейная помадка.
Я немножко вернусь к заказам, но не уйду от воровства. (Смех в зале) Поскольку ничего нет, бог с ней даже, с одеждой, хотя иногда и не бог с ней. Вот я вышла замуж в 74 году, и хотели мы поехать в Крым (был май). Я обнаружила, что в продаже вообще нет обуви. Ну, есть валенки и мужские полуботинки, но мне вообще-то в Крым. Босоножек совсем никаких нет. Но и ткани особенно нет: либо чудовищной дороговизны какие-то крепдешины, либо сукно — опять же, из сукна и драпа странно шить летнее платье.
Дзядко: Ковры ещё.
Толстая: Нет, что Вы, ковры не продавались советской властью.
Дзядко: Но по мнению той самой Вашей гостьи…
Толстая: Это по мнению. Ковры советское время нельзя было купить. Если Вы записались в каком-то пассаже и приходите отмечаться каждый месяц, то через три года шансы есть, если только они всю эту пирамиду не обрушат. Их можно было выиграть в лотерею, их распределяли по учреждениям. Значит, босоножек нет. Это был 1974 год, ещё живы были те, кто бедствовал и голодал в 1919-м. Я стала разузнавать: найдите мне какую-то старуху, которая была без сандалий в 19-м, может быть, она помнит, как из верёвок плести. И старуху мне такую нашли, и она даже могла показать, как они это делали, но проблема была в том, что не было верёвки в магазине. (Смех в зале, аплодисменты) Я в каких-то опорках поехала страшных, а ведь только что замуж вышла, хотела-то… Мы гуляли в Коктебеле, там надо было, конечно, больше раздеваться, чем одеваться. Но иногда ходили в горы гулять, и подбивалась какая-то компания. Среди нас была одна женщина, которая была почему-то в розовом летнем плаще. Я говорю: а чё она в плаще-то? Мне говорят: «Ну нет одежды у неё». Интеллигентная женщина — зимний костюм есть у неё, а летние вещи не продавались.
