Николай Амосов - Голоса времен. (Электронный вариант)
Странное это чувство - отроческая любовь без сексуальности. Кажется, так пели: "только сердце от чего-то сладко таяло в груди:" Притом, что грешные желания были - но к другим предметам, к взрослым женщинам.
На летнюю практику в лес мы поехали вчетвером: Валя, Шура Ванчинова, Коля Чернышов и я.
Маленький лесной поселок с конторой, с заводиком, службами. Встретили, как взрослых. Выдали продукты, отвели комнату в новом недостроенном доме - одну на всех. Мы, мужчины, устроились в углу за печкой, девочкам - лучшее место. Молодой техник - (ревновал!) два дня водил в лес и показывал как отводить лесные делянки и пересчитывать в них деревья.
Вечером девочки варили суп из мясных консервов. До этого о консервах только читал в романах.
Сплошной праздник жить в одной комнате с любимой! Через несколько дней отправились в "настоящий лес" ещё за 20 км. Дали нам в помощь двух лесников. Поселились в лесной избушке, с нарами, очагом в центе, маленьким оконцем без стекла: и тучами комаров. Спасались только дымом.
Работали с утра до вечера: мужчины измеряли, (инструмент: "мерная вилка") кричали цифры, девочки записывали на фанере. Уставали. Вечером лесники варили вкусный "кулеш" из консервов и крупы, чай в котелке, ещё - вяленая вобла. Спали на голых нарах из отёсанных жердей, подстелив одежду. Очень хотелось поцеловать Валю, приложиться, как к иконе, но не решился. Работу сделали за семь дней и вернулись на базу. Прошла одна из самых счастливых недель моей жизни.
Дальше всё было плохо.
Вернулись. Заявились в контору, к этим молодым и красивым техникам. Написали отчёт. Потом нас с Колькой отправили в лес, а девочек оставили.
Второй заход в лес был очень грустный. Совершенная глушь, вырубки, пустуши. Болота, кочки, комары. Кукушки тоскливо кукуют. Ветрено, деревья скрипят. Дождики, крыша в землянке течёт. Мужики неприятные. Работа не продуктивная - измерять и самим записывать, лес редкий, кусты.
А там, в леспромхозе, осталась любовь в окружении мужчин.
Через неделю я люто затосковал. Поздним вечером сидел перед дымным очагом, смотрел на огонь и думал горькие ревнивые думы, сжавши зубы, чтобы не заплакать. А тут ещё забытый дневник. Что тут ждать хорошего?
Результат - я сбежал с практики. Симулировал болезнь и рванул на станцию прямо из леса, вещи на Колю оставил.
Приехал домой. Сочинил "легенду". Мама была рада. Не думаю, что она поверила, но напрямую не пристыдила. Просто пропустила мимо ушей. Зато Маруся как-то потом сказала: "Все ты выдумал!" Я - не упорствовал.
Написал письмо Вале на леспромхоз - с тем же враньем. Стыдно было признаться. И стал ждать ответ, с большим страхом.
Письмо пришло через месяц, уже из Череповца. Очень грустное: "Я всё прочла. Поняла, что сбежал. Очень жаль, что ты такой". Обидных эпитетов не было, признаний, что любила - тем более, но дело ясное - конец!
Всё у меня сжалось внутри.
- Что ж, заслужил - получил.
Я не помню, чтобы произносил клятву, но чувствовал без слов:
- Никогда больше не допущу.
Чего - "не допущу?" - позора перед людьми? Греха перед Богом? Ни то, ни другое. По-прежнему, считал себя главным судьёй своих поступков. Выше людей. И не верил в Бога. "Не допущу слабости". Что это было? Пробуждение совести? Ещё - нет. Была - "Гордыня".
Только много позднее сформировалось другой внутренний закон - уважение к чувствам других людей, не причинять им горя. Права не имею! Сам слаб и грешен.
5. 1930-32 гг. Аресты. Ленька - компания. Техникум. Работа на "прорыве". Практика в Ленинграде. Смерть отца. Машинист. Окончание учения.
Грустно закончилось то лето: лежал, читал. Куприн, Арцибашев:..
Перед 1-м сентября приехал в город, прибежал к Лёньке и узнал потрясающую новость:
- 9-го класса не будет. Учеников распределяют - кто хочет остаться дома - в механический техникум, другие - в Ленинград, в Ораниенбаум, учиться на лесника. Уже идет запись. Валя записалась. Ты как?
- А ты?
- Я, и почти все - остаёмся. Денег нет в Ленинград ехать.
И я остался, вроде бы по той же причине - знал, как тяжело досталась маме Маруся. Только-только вздохнула и, чтобы опять: Да и стыдно было перед Валей. К тому же одеть нечего, очень беден для Ленинграда.
Записался в техникум, вместе со всеми. Из нас, школьников, создали отдельный класс, зачислили на второй курс.
Техникум был основан ещё в прошлом веке: выпускали механиков. Назывался "Александровское техническое училище".
Теперь индустриализация страны вдохнула новую жизнь: готовить техников для лесной промышленности и электростанций.
"Школьников" стали ускоренно обучать, чтобы догнать основных студентов-"техников". Занимались по восемь часов: математика, физика, химия, механика, черчение. Потом пошли специальные предметы - паровые котлы, машины, турбины. Учили много, но плохо. Была эпоха "бригадного метода": пять человек вместе готовили уроки, отвечал один от всей бригады.
Зато дали стипендию - 30 рублей! Обедали в столовой, не дорого, но жидко и порции малы. Домашние обеды прекратились, всё давали по карточкам, хлеб чёрный, 400 гр., а вместо сахара - песок, который я тут же съедал. Не голодал, но и сытым не был. Наедался только у мамы: бюджет её поправился, когда у детей появились свои получки.
Жизнь менялась на глазах.
Рыночная площадь опустела, частная торговля исчезла. Город быстро расстраивался: мужики перевозили дома из деревень - спасались от колхозов. Культура хирела: прекратились удешевлённые спектакли. Открылся торгсин - государство собирало золото и серебро на индустрию. Я в магазин не заходил.
В стране шла тотальная зачистка - арестовывали бывших офицеров, эсеров, меньшевиков, дворян, купцов. Не скажу, что нас, ребят, это сильно трогало - народ всё бедный, аресты коснулись лишь нескольких человек.
Моя жизнь значительно изменилась. Валя уехала в Ленинград. Я её не видел. Тоска осталась, но как-то притупилась. Отболело.
Зато мужская компания расцвела. У Леньки Тетюева открылся музыкальный талант - стал играть на гитаре, мандолине, на трубе в оркестре. Все мальчишки начали курить. Я - не поддался, но на "посиделки" ходил. Однако, к десяти часам всегда возвращался. Маме писал каждую неделю, но ездить стал реже.
В большом темпе мы проучились почти до нового - 1931-го года.
И тут пятилетка нас настигла: отправили на "ликвидацию прорыва" в лесопильные заводы на север, за Белое озеро. Там остро не хватало рабочих.
Шли пешком, расстояние около двухсот километров. Мороз 20-30 градусов, выдали фуфайки, ватные штаны и рукавицы. Валенки у всех свои.
