Виктор Погребной - Человек из легенды
«Приятно было слышать, как глубоко отвечал на задаваемые комиссией вопросы секретарь президиума ВЛКСМ курсант Фадеев. Да иначе и не могло быть. Ведь на протяжении всей учебы тов. Фадеев упорно работал над собой, был проникнут одним желанием — в совершенстве овладеть авиационной техникой, чтобы как можно скорее вступить в ряды славных советских летчиков.
Результаты не замедлили сказаться. Тов. Фа-
' Деев получил по всем дисциплинам только «отлично».
После СБ вылетел Вадим на истребителе И-16, сделал последний школьный полет — ведь завтра начнется новая жизнь! Приказ о назначении ждали долго, а чтобы не забывали пилотирование, выпускникам разрешали летать. Об этих днях Вадим писал родителям:
«Эх, и хорошо! Когда летишь и делаешь разные «кляузы», тогда кажется, машина — это я сам. Пробовал летать на спине, вверх колесами, на высоте две с половиной тысячи метров — получается. Разгонял самолет до предельной скорости, вводил в боевой разворот и сразу набирал высоту метров на пятьсот — шестьсот за какое-то мгновение. Машина напряжена до крайности, мотор ревет так, что стоящим на земле делается страшно— как бы не развалился. Но главная цель — испытать самого себя при перегрузках, чтобы взять от машины все, на что она способна».
Сшили окончившим школу красивую синюю форму: френч с накладными карманами, на левом рукаве золотом шитая эмблема летчика, фуражку с «крабом»... Пришел приказ на распределение, а на звание почему-то задержался. Дали условно по одному «кубарю» — младших лейтенантов, и уехал Вадим на край земли, закалять на ДВК свой характер. После, в сорок первом году, пришло звание... сержант срочной службы.
ПОСЛЕ ЦВЕТУ НАЛИВ
Нерадостную весть принесло радио на- край земли. Война! Вадим слушает сводки с фронтов, в душе тревога и твердая уверенность: фашисты, конечно, зарвались, они будут разбиты, этого ждать недолго. Летчики пишут рапорты, просятся в бой. Командир сам рвется на фронт, а им толкует:
— Нельзя, товарищи. Япония нападет — кто отпор даст.
Зверь перед прыжком замирает. Самурай тоже притих. Никаких инцидентов на границе, даже их самолеты не залетают на нашу сторону.
По ночам в дождь и в ветер Вадим мерзнет под крылом самолета, днем часами жарится на солнце в кабине, готовый к взлету. В свободное от дежурства время летает, тпенируется в воздушном бою с условным противником. Поднимаются километра на три вверх и начинают друг nnvra атаковывать. Каждый старается зайти другому в хвост Делают такие перевороты, развороты, пикирования на больших скоростях, что шею и спину гнет, даже в глазах темнеет. В такие минуты Вадим совершенно забывает, что он человек с руками и ногами и что крылья не его. В нем пробуждается какое-то птичье чувство сво-
£0дЫ_лети вверх, вниз, как хочешь. А под тобой земля
ковром зеленым. В облака войдешь, думаешь: скоро ли выскочишь на простор. Но вот светлеет. Солнце неожиданно бьет прожектором в глаза. Поражает яркость и необычайная синева неба.
И в это время далеко-далеко на западе идет война...
Поезд торопится на запад. Ястребки пришвартованы к платформам — летчики едут на фронт. В Иркутск прибыли днем. Станция забита эшелонами с людьми, тан: ками, пушками, автомашинами и полевыми кухнями — тоже на фронт. Состав 446-го смешанного авиаполка поставили далеко от вокзала, и уйдет он часа через два.
Вадим находит Руфу на работе, в больнице.
— Сестренка! Здравствуй, родная.
Обнимаются, целуются. Руфина с тревогой заглядывает ему в глаза.
— Береги себя, Дима. Будь осторожен.
Вадим успокаивает ее, улыбается: интересно, как это можно беречь себя в бою? По дороге на вокзал спрашивает:
— На фронт просилась? Я так и думал. Ну и что?
— Не пустили, — вздыхает Руфина.
— Правильно сделали. Врачи и здесь нужны. Раненые уже поступают? То-то.
Некоторое время идут молча.
Домой писал? — спрашивает Руфина. И они говорят о доме, о ее работе, обо всем понемногу, кроме войны. Вот н эшелон. К головному вагону, пыхтя, пятится огромный ФД. Вадим вскакивает в вагон и выносит приготовленный сверток.
— Держи, — подает Руфе. — Тут лишние доспехи.
Состав загремел, вздрогнул, оглушительно залязгали буфера. Брат и сестра расцеловались, распрощались — кто знает, когда теперь увидятся.
Семья Фадеевых (слева направо): Иван Васильевич, Вадим, Руфина, Юля, Варвара Федоровна (1938 г.).Стучат, стучат колеса. За распахнутой дверыо пляшут телеграфные столбы и словно струятся, бегут куда-то бесконечные провода. Вадим стоит у перекладины, призадумался, всякие мысли в голову лезут. «Еду драться с врагом. Драться! Нас много, и хорошо, что я буду воевать в одной эскадрилье с бывалыми летчиками и в одном звене с командиром. А командир и его заместитель— старые авиационные волки, не один японский самолет сбили на Хасане и на Халхин-Голе. И меня они научат бить фашистов».
Так чего же ты приуныл, Вадим? К черту грустные мысли. На фронт идет много техники и еще больше настоящих патриотов. Ты убежден в нашей победе и пойл уже — борьба будет долгая и беспощадная. Держись героем.
Летчики, очарованные быстро сменяющимися живы-картина’ми тайги, скопились у дверей. Кто сидит на олу свесив ноги, кто повис рядом с Вадимом на пере кладине и задумчиво смотрит вдаль. Видно, иевеселые мысли бродят и у них под пилотками. И Вадим начинает тихо гудеть своим басом: «Любимый город в синей дым-ге тает...» Слышится тенорок лейтенанта Плотникова, Подключается тоненький голосок Москальчука, к нему подлаживается Панасенко. Голоса сливаются, поет весь вагон.
Эхом перекатывается по тайге паровозный гудок. Сильный ФД бежит без остановки до поздней ночи. В вагоне темно. Все спят. Кто-то с присвистом похрапывает на нижних нарах. Маленькое окошко под потолком завешено лоскутком звездного неба. Вадим лежит на верхних нарах, смотрит в это окошко и размышляет о жизни...
Эшелон разгрузили ночью далеко от фронта, в Балашове. Часа два сна, и Вадим снова на аэродроме. Воздух наполняется гулом: кто пробует моторы на стоянках, кто рулит на старт, а кому-то посчастливилось забраться ввысь. Летают курсанты. А Вадим две недели не отрывался от земли и так соскучился по небу, что готов руки распластать крыльями, разбежаться и взмыть в манящую высоту.
Ястребок сержанта Фадеева стоит в кустах и выглядит без крыльев жалким инвалидом. А они тут же, рядом, на траве лежат. Механик докладывает: машина к оборке готова. Вадим жмет его загрубевшую промасленную руку, спрашивает:
