Михаил Пришвин - Дневники. 1918—1919
Ящик освободился — на этом мотиве разговор о нашей неволе в тюрьме и о воле за стеной.
Селюка освободили: что воля? — А все-таки хорошо! Он измучен, искалечен и теперь мечтает, как он будет оживать в кресле, а Смирнову все равно, тот и там будет так же работать, он по ту сторону воли и неволи.
Камера № 6 выработала приветствие Красному Кресту за продовольствие, а камера № 7 свое: «У вас чиновничий, железный тон. — А у вас сливочный?».
Фокус тюрьмы: переживание — разгон Учредительного Собрания, убийство Кокошкина, бунт уголовных.
Теперь: нас освободит голод. Нарезали хлеб при свечах, вспыхнуло электричество, и солома шерстью показалась на срезанных ломтиках. И заговорили об освободителе голоде и временной диктатуре матросов Балтийского флота.
Б. с воли приносит известие, что голодные митинги.
13Января. Козочка пришла на свидание, совсем голодная, принесла шоколаду.
— Ничего, дядя Миша, выживем и большевиков прогоним.
— В кого ты теперь влюблена?
— С тех пор, как прочла в газетах, тебя арестовали, — ни в кого!
Утомительность разговора при свидании.
Староста спросил:
— Кто это сделал?
Никто не хотел признаться.
У меня сломался карандаш, кто-то подал мне ножик, я не посмотрел, кто, на другой день опять сломался карандаш, опять кто-то подал мне ножик, и я не посмотрел — кто. Сегодня я завязывал веревочкой белье и хотел оборвать веревку — смотрю, опять рука с ножиком и лицо доброе такое, внимательное.
— Вы, должно быть, вегетарианец? — спросил я.
— Почему вы узнали?
— Значит, правда?
— Я теософ. Жертва: теософ.
— Успенский: создаются условия жертвы.
Наше Превосходительство старается быть незаметным, читает Соловьева и, читая, шевелит губами, будто жует и хочет разжевать теперь, по Соловьеву: что же такое Россия и что такое произошло.
Нам присылает Красный Крест обед — хотим поблагодарить и не можем: два дня спорили о форме благодарности и еще спорили о том, присоединять ли к делегации уголовных.
Соломон:
— Значит, вы верите, что есть правильный путь, давайте запишем, что вы сказали: «Вы верите, что есть правильный путь».
Будем ждать большевиков!
Какой-то процесс (подобно суду), которому люди отдаются целиком, исключительно (Столинск., Мар. Мих.), (угрызение кости), который неизбежно ведет людей к тюрьме, ему противоположный процесс личный, для которого нет решеток тюрьмы и стен.
Страшно заговорить с Соломоном: на три часа!
— Читали из «Биржевки»[18]: про автономию каждого из трамваев!
Генерал вскочил:
— Это сумасшествие.
14 Января. На мертвой точке. Вероятно, скоро выпустят, потому что мысли все уже там, где настоящая неволя и голод. Нужно учесть все — оставаться здесь или уехать к своим.
15 Января. Явился комиссар:
— Не нужно ли сделать какое заявление. Мы все бросились к нему.
— Сидим без допроса, без следствия.
— Только-то! — сказал комиссар и спросил: — А не предлагали ли вам освободиться за деньги?
— Нет, за деньги еще не предлагали. И комиссар ушел.
Теософ говорил о перевоплощении, а Михаил Иванович его спросил:
— А как же это перевоплощение констатировать?
— Ну, это я не знаю, я только начинающий.
Жертва сладость свою потеряла, потому что нет суда. Идея суда и справедливости — лишь две идеи, которые создали общественность.
В тюрьме теперь больше души, потому что все-таки хочется выйти на волю.
Жизнь вошла в колею, время потеряло меру и счет.
В ожидании электрического света я сажусь на лавочку в сторону, хочу я обдумать свою жизнь и найти в ней звезду мою во мраке, чтобы при свете ее разглядеть хаос жизни, еще погруженной во мрак.
А чиновник юстиции подходит ко мне и спрашивает:
— Вы, кажется, охотник?
И потом про свою собаку рассказывает, что у него была собака с очень хорошим чутьем, но вот как в лес пойдешь, она домой возвращается, так вот как быть с такой собакой, можно ли ее исправить.
— Вы говорите, что собака эта была у вас, значит, теперь ее нет, для чего же вам нужно знать?
— Я интересуюсь этим вопросом принципиально.
Чиновник не отступает от меня, и я в отчаянии, впрочем, вежливо улыбаясь, отвечаю ему на его вопросы об испорченной собаке.
И вдруг свет! все кричат, вопят, безумеют от радости. Наступают часы молчания, но тут входит Б. с газетой, читают вслух газету и обсуждают: падение Рады, грядущий сепаратный мир, войну против союзников.
16 Января. Утро. Электричество погасло, во тьме вспыхнул митинг. Основная ошибка: сравнение с Францией, которая прошла путь России, которая начала.
Когда электричество загорается — все молчат и занимаются. Кто крепче лбом: эсер, который в узком кругу партии (спор о земле).
Борьба идет между интеллигенцией и народом.
П., который говорит для себя, — хочет понять говоря, и никогда не поймет русского человека.
Спор о том, кто виноват, вожди или масса (идея и материя) — чиновники все против вождей, интеллигенты против масс (массы необразованны, у них нет отечества, чести).
Среднее тоже между политическими и уголовными — спекулянты.
К нашей камере подошли спекулянты (в николаевской шинели, усы вверх, живость, находчивость).
Соломоны, теософы, эсер (рабочий), тайный советник: слет (митинг).
Николай Николаевич Иванченко потихоньку во время слета говорит:
— Давайте вымоем столы с мылом?!
Слет:
— Не забудьте, — говорит генерал, — что после победы нельзя оставить большевиков гулять.
Теософ:
— Вожди с Венеры пришли на острова неизвестные Индийского океана.
При теософском освещении ясна ошибка эсеров, которые манят народ к дележу земли.
Земля — предмет дележа и предмет союза.
Генерала следователь спросил: «Я вашего дела не знаю, скажите, в чем вы чувствуете себя виноватым?» — и вообще вежливость, из которой глядит виселица. А самое ужасное, что никому нельзя о себе объяснить: весь условный утонченный аппарат образованных людей для понимания — исчез.
17 Января. Постепенно приучаю себя жить под разговоры о политике справа и слева так, что тебя это совсем не касается: так жил и писал, когда мышь скребла в комнате, а теперь живу, слушая, как грызут бедные Соломоны кость.
Во время прогулки мы услыхали звуки пилы, поднял голову и увидел, что в четвертом этаже возле желоба уголовный перепиливал решетку, солдат тоже заметил и прицелился...
Мы, конечно, были на стороне уголовного — почему? он убийца, а мы были на его стороне и хотели, чтобы у него это вышло, чтобы он убежал. Так, если горит здание, то хочется, чтобы оно горело и не потухало. Так любовался Нерон на Рим горящий[19], и так, вероятно, кто-то любуется горящей Россией.
![Филип Фармер - Властелин тигр [= Владыка тигр, Бог-тигр, Властитель тигр, Лорд Тигр]](/uploads/posts/books/25287/25287.jpg)