Робин Апдайк - Саддам Хусейн
Те, кому повезло выжить в раннем детстве, вынуждены были всю свою жизнь страдать от недостаточного питания и болеть многочисленными инфекционными болезнями, такими как малярия, бытовой сифилис, глисты, туберкулез и трахома. Трудности существования еще больше усугублялись страшной нищетой, которая охватывала каждый дом в деревне. По собственным воспоминаниям Саддама, «жизнь везде в Ираке была трудной. Обувь имели очень немногие и надевали ее только по особым случаям. Некоторые крестьяне надевали обувь только когда достигали пункта назначения, желая хоть немного щегольнуть перед другими».
Такова была среда, с которой столкнулся маленький Саддам, попав в деревню. В отличие от Хейраллаха, который как военный офицер занимал сравнительно высокое общественное положение, деревенские родственники Саддама считались «местным отребьем». Таким образом, Саддам был обречен на одиночество. У него не было друзей среди деревенских мальчишек, которые часто смеялись над ним, потому что у него не было отца. Саддам привык носить с собой железный прут, чтобы обороняться. По сообщениям очевидцев, впоследствии высланных из Ирака, Саддам часто развлекался тем, что клал прут на огонь и, раскалив его докрасна, протыкал пробегавших мимо собак, а потом разрывал их пополам. Самым дорогим его сердцу существом, как Саддам позже признавался, была его лошадь. Даже на этой ранней стадии он признавал жестокую «реальность» того, что «отношения между человеком и животным могут временами быть более теплыми, близкими и бескорыстными, чем отношения между людьми». Привязанность Саддама к своей лошади была такой глубокой, что, если верить ему, когда он узнал о смерти любимого существа, у него больше чем на неделю отнялась рука.
Положение усугублялось тем, что никто в семье не проявлял особого интереса к Саддаму, которому с первых дней в деревне приходилось заботиться о себе самому. Его отчим, «врун Хасан», как его называли местные жители, был жестоким тупицей, который забавлялся, унижая Саддама. Обычным наказанием было избиение мальчика палкой, выпачканной в смоле. Отчим заставлял его пританцовывать в попытке избежать ударов. Он мешал Саддаму получить образование, вместо этого посылая его воровать; сообщали даже, что мальчик отбыл срок в колонии для малолетних. Саддам узнал наяву и с малолетства, что «человек человеку волк». Начиная с этого времени он в своих мыслях и поступках всегда руководствовался подозрительностью по отношению даже к близким соратникам, полностью полагался только на себя и стремился запугивать других, чтобы его никогда не сочли жертвой.
Если бы Саддам провел всю юность в глухой деревне своей матери, самое вероятное, что он стал бы неприметным иракским крестьянином. Однако, к его великому удовольствию, в 1947 году, вскоре после того как его дядя вышел из тюрьмы, он уехал от матери и отчима и вернулся в дом Хейраллаха в Тикрите, где начал ходить в школу. Учение было весьма трудным для мальчика, который в десять лет не умел даже написать своего имени. Он предпочитал забавлять учеников незамысловатыми шуточками, например, будто бы дружески обнять своего учителя и прижаться к нему, а затем засунуть ему под одежду змею. И все же постоянное подбадривание Хейраллаха и его направляющая рука помогли Саддаму пережить эти трудные годы. Другим источником поддержки оказался сын Хейраллаха, Аднан, на три года моложе Саддама. Он стал его лучшим другом, а позже Хусейн сделал его министром обороны Ирака. Осенью 1955 года, окончив начальную школу, Хусейн переехал со своим дядей в Багдад, где поступил в среднюю школу в Кархе. К тому времени ему исполнилось 18 лет.
Это были дни национального энтузиазма, и Багдад жил интригами и заговорами. В 1955 году Ирак присоединился к Британии, Турции, Ирану и Пакистану, образовав региональную защитную организацию под названием Багдадский пакт. Предпринимая этот шаг, премьер-министр Ирака Нури Саид руководствовался более широкими целями, нежели «сдерживание советской угрозы», что, на первый взгляд, составляло причину возникновения новой системы безопасности. Столкнувшись с все возрастающим общественным требованием одностороннего аннулирования договора с Британией от 1930 года, но, не желая портить отношения Ирака со своим главным иностранным союзником, Саид искал магическую формулу, которая позволила бы ему и сохранить овец и накормить волков: представить себя убежденным националистом, который освобождает свою страну от иностранного влияния, и сохранить в неприкосновенности британскую поддержку. Багдадский пакт, рассуждал он, мог предложить такое решение, создав многостороннюю структуру, которая поставит англо-иракские отношения на новую основу, подходящую и для Британии, и для Ирака. Кроме того, если бы присоединились другие арабские государства, такие, как Иордания и Сирия, Багдадский пакт мог бы послужить Ираку трамплином, чтобы обойти Египет, традиционного соперника за главенство в арабском мире. В многовековой борьбе за региональную гегемонию между Месопотамией и Египтом, Ирак и Египет всегда были соперниками.
Ожидания не оправдались. К тому времени, когда пакт был оформлен, Саид уже понял, что он проиграл сражение за умы и души арабских масс молодому и динамичному египетскому президенту Гамалю Абделю Насеру. В сентябре 1955 года Насер нанес удар Западу, заключив масштабную сделку об оружии с Советским Союзом (которую называли «чешской сделкой», так как официально соглашение подписывала Прага), что открыло Москве дорогу на Ближний Восток, который до тех пор был почти исключительно западным «заповедником». (Именно западные великие державы разгромили Оттоманскую империю в первой мировой войне и поделили между собой Ближний Восток серией мандатов Лиги Наций в соответствии с Соглашением Сайкса-Пико от 1916 года.) Спустя десять месяцев Насер публично унизил Великобританию, национализировав Суэцкий канал. Британская реакция не заставила себя ждать: в октябре на Египет напала англо-франко-израильская военная коалиция. Но хотя египетская армия была разгромлена израильтянами и понесла чувствительные потери от англичан и французов, и только Соединенные Штаты (и в меньшей степени Советский Союз) смягчили положение Насера, заставив оккупационные силы отказаться от своих завоеваний, в глазах арабов Насер стал героем Суэцкого кризиса, деятелем, в одиночку вступившим в схватку с «мировым империализмом» и в итоге победившим.
В то время как Насер неуклонно утверждал себя в качестве знаменосца антиимпериалистической борьбы и символа арабского национализма, на иракское руководство все больше смотрели как на «лакея западного империализма» и реакционный режим, не соответствующий историческому предназначению арабов. В результате Ираку не только не удалось вовлечь в Багдадский пакт других арабских партнеров, но он оказался в региональной изоляции, а само заключение пакта вызвало серьезное недовольство внутри страны. Левые силы возмущались участием Ирака в том, что они считали прямой агрессией против СССР. Националисты со своей стороны считали пакт уступкой западному империализму и предательством дела панарабизма.
