Александр Таланов - Нансен
Нет людей, ничего не боящихся. Храбрец, как и все люди, испытывает страх, однако он преодолевает его и смело идет навстречу опасности. Фритьоф и его младший брат в испуге шарахались от собственной тени. Александр даже всплакнул, когда из зарослей папоротника неожиданно выскочил лохматый черный зверь.
— Стыдно плакать! — прикрикнул Фритьоф, хотя сам изрядно струхнул, приняв Санга за волка. — Не будь плаксой! Ты не маленький, надо сдерживать себя.
Последние слова часто приходилось слышать от матери, и Фритьоф даже повторил их с той же суровой и одновременно нежной интонацией. Покровительственно взял он младшего брата за руку и повел навстречу грозным лесным призракам.
Брели они в полном молчании, долго. В темноте спотыкались, падали, а поднявшись на ноги, снова упорно продирались сквозь зеленые преграды. Не скоро выбрались из нормаркенской чащи. Когда, наконец, показалась усадьба Сторе-Френ, настала уже глубокая ночь.
— Что там за огоньки? — прошептал Александр. — Бон в роще и на берегу тоже… Бегают с фонарями. Что случилось?
— Нас ищут. Беспокоятся, думают, утонули… — мрачно откликнулся Фритьоф. — Ну и попадет нам!..
Мужество вовсе покинуло его, когда из темноты послышался голос матери:
— Вы ли это, дети? Где пропадали?
В семье Нансенов ложь считалась самым великим грехом: „Лгут только трусы. Говорите всегда правду!“ Потому на вопрос матери Фритьоф ответил без-обиняков:
— Ходили в долину Серке!
Наступило молчание. Теперь следовало ждать серьезного наказания. Но мать только промолвила:
— Вот удивительные дети! — И добавила задумчиво: — Особенно ты, Фритьоф…
Ни слова упрека! А в глазах матери стояли слезы… Через несколько дней фру Нансен поступила совсем неожиданно.
— Мальчики! — обратилась она к сыновьям. — Если хотите ловить рыбу в Нормаркене, идите. Мы так решили с отцом. Можете заночевать в хижине Оле Кнуба. Сегодня его жена приносила ягоды, говорит, в долине Серке ягод сколько угодно. А форель, клюет даже на муху.
Братья опешили, услышав эти слова. Родители, обычно державшие их в строгости, вдруг сами предлагают отправиться в дальний поход. Что-то тут неспроста! Видно, решили воспитывать на новый лад. Во всяком случае, мальчики не заставили себя уговаривать, живо собрались в путь.
Мать долго смотрела им вслед, и снова глаза ее затуманились, когда взгляд упал на старшего сына.
— Фритьоф… — тихо прошептала она. — Надежда моя…
С тех пор родители не стесняли свободы детей, особенно своего старшего сына.
Леса и горы вокруг усадьбы Сторе-Френ и зимой не теряли своей красоты. Природа просто сменяла свой легкий зеленый наряд на снежную шубу.
Едва полетели белые мухи — предвестницы грядущей зимы, Фритьоф вышел на городскую дорогу и стал караулить. Кого? Человека, который заронил мечту о великом мальчишеском счастье.
Старый типографщик всегда точно в одно 'время ходил к себе на работу. Караулить пришлось недолго. Едва показалась его высокая фигура и седая борода, Фритьоф бросился навстречу.
— Здравствуйте, господин Фабрициус!
— А-а-а, мой юный друг! Небось с поручением от господина Бальдура Нансена? Или фру Нансен что-нибудь просит для хозяйства захватить из города?
— Нет, господин Фабрициус! У меня личное дело.
— Личное? Ишь ты!.. Говори!
— Что же лыжи-то? А?
— Какие?
— Те, что вы обещали подарить.
— Ах, вот в чем дело! Получишь, получишь… Фабрициус, видно, спешил, и разговор оборвался.
Через несколько дней Фритьоф опять подкараулил его на дороге. И снова повторил свой вопрос:
— Что же лыжи?
— Получишь, получишь. Настойчивый, упорный ты, паренек! — рассмеялся Фабрициус. — Запомни: „Все приходит вовремя для тех, кто умеет ждать“.
Сверкающий белый полог уже плотно укутал землю, когда, наконец, свершилось то, о чем так мечталось. Однажды, только Фритьоф вернулся из школы, младшая сестра Ида радостно сообщила:
— Посылка тебе! Большая-большая… Длинная… Кажется, из Парижа…
— Выдумщица! Вечно сочиняешь всякие сказки… — Фритьоф даже рассердился на шутку сестры.
— Нет, правда. Вот за дверью!
Действительно, хотя не из Парижа, что для красного словца придумала фантазерка Ида, — за дверью, прислоненные к стене, стояли лыжи. Новые… Настоящие…
Как зачарованный Фритьоф глядел на предмет, казавшийся самым прекрасным из всего, что когда-либо делали человеческие руки. Долго не мог он оторвать взгляда от чудесного изделия из ясеневого дерева, покрытого блестящим лаком, с наведенными сверху красными и черными полосками.
Счастье душило его, слова застревали в горле. Схватив долгожданный подарок, он, как был, не одеваясь, без шапки выбежал из дому.
Вскоре на горе Хусебю, крутые склоны которой были доступны только самым отчаянным лыжникам, появился новичок, изумивший всех своей отвагой и ловкостью. Взобрался он на вершину горы, разбежался и прыгнул с высоты ее отвесного края-трамплина.
Нельзя было не залюбоваться вихревым полетом над снежною бездной! Но внизу лыжи зацепились за что-то, оторвались, а сам лыжник, продолжая полет, описал в воздухе дугу и ткнулся головой в глубокий сугроб.
Очевидцы решили: сломал парень шею. А он хоть бы что!. Выкарабкался из снежного плена и как ни в, чем не бывало опять полез на вершину горы. И снова повторил свой отчаянный прыжок.
Норвежские зимы морозные, снежные, долгие. Неудивительно, что Фритьоф, как большинство его сверстников, увлекался зимним спортом. И успехов. в том достиг выдающихся. Семнадцати лет он стал чемпионом Норвегии, а затем мира по скоростному бегу на коньках.
Лыжи принесли ему особенно большую спортивную славу. Двенадцать лет подряд побеждал он на соревнованиях в длительных лыжных переходах. Притом победы-то были не легкие: норвежские лыжники большие искусники!
Спорт не затмил других интересов юноши. А круг их был очень широк. Успешно закончил он среднюю школу и, выбирая дальнейший жизненный путь, даже несколько растерялся. Сначала чуть не избрал военное поприще. Потом решил изучать медицину. В конце концов занялся зоологией.
Что это — неуравновешенность? Нет, нисколько! Характер Нансена всегда отличался целеустремленностью, твердостью. Если вдуматься глубже, колебания его на пороге жизни не покажутся столь противоречивыми. Охотник в дремучих лесах Нормаркена, Фритьоф привык к походным лишениям и, понятно, отдал дань юным мечтам о военной славе. А любовь к природе породила стремление к естествознанию. Все это уживалось в одной душе, будя в ней противоборствующие силы.
