Василий Шатилов - Знамя над рейхстагом
Я с волнением наблюдал за происходящим на поле и про себя повторял: "Не отстаньте, родимые, не отстаньте!"
Солдаты двигались, не сбавляя темпа. На ходу они вскидывали автоматы и ручные пулеметы. Мне было видно - часть мишеней опрокинулась. Потом в ход пошли боевые гранаты. Посланные меткими и сильными бросками, они достигали траншеи и взрывались там. Не дожидаясь, пока рассеется дым, люди устремлялись вперед.
"Здорово, - думал я. - Никакой заминки! Вот бы так в настоящем бою!"
Батальон, не задерживаясь, все дальше продвигался в глубь обозначенной на местности обороны "противника".
Я опустил бинокль. По отдельным репликам и жестам окружающих было ясно, что учение произвело на них хорошее впечатление. Теперь оставалось ждать, что скажет командующий фронтом на разборе.
Подведение итогов учения состоялось тут же, на высотке. Настроение у Еременко не испортилось - он, как и вначале, улыбался, шутил. Из этого я сделал вывод, что "бой", продемонстрированный батальоном Колтунова, ему понравился.
Когда Андрей Иванович начал говорить, я все же был и удивлен и смущен - уж очень лестные слова произнес он в адрес нашей дивизии.
- Учитесь, мотайте себе на ус, товарищи, - сказал он, обращаясь ко всем. - Так вот и надо действовать в боевых условиях. И я вижу, что сто пятидесятая именно так и будет воевать. Учение хоть и показное, да без показухи. Чувствуется, что люди дисциплинированны, обучены, а боевое управление на высоте. Спасибо, Шатилов, - обернулся он ко мне. - Получишь сто наручных часов - для отличившихся бойцов и командиров.
Потом Еременко спросил Юшкевича:
- Сколько у вас в резерве солдат и сержантов?
- Тысяча восемьсот человек.
- Передайте их сто пятидесятой дивизии.
- Есть!
- А у нас в резерве сколько? - обратился он к сопровождавшему его полковнику из штаба фронта.
- Две с половиной - три тысячи.
- Тоже передать Шатилову.
Такой итог разбора был для меня приятнее любой, самой горячей похвалы.
Командующий фронтом уехал, но Юшкевич не торопился отпустить нас. Стоя на склоне и поглядывая на нас снизу вверх, он сердито заговорил:
- Учение учением. Что хорошо, то хорошо. Но успех одной дивизии не оправдывает серьезных упущений в службе войск, которые еще имеют место в нашей армии. - И командарм принялся рассказывать о недостатках, вскрытых в одном из полков, где были допущены грубые нарушения в полевой службе.
Закончив, он подошел ко мне:
- Ну, Шатилов, и от моего имени спасибо. Не подвел. Бывай здоров, - и крепко пожал мне руку.
Конец затишью
На следующее утро, когда я, сидя в своей землянке, пил крепкий чай, мой ординарец Горошков приоткрыл дверь и доложил:
- Товарищ командир, к вам полковник пришел.
- Наш?
- Нет.
- Ну, зови.
Через порог перешагнул невысокий, коренастый офицер. На его округлом лице тревожно поблескивали темные глаза.
- Товарищ командир дивизии, - произнес он подрагивающим голосом с заметным украинским акцентом. - Прибыл в ваше распоряжение на должность командира семьсот пятьдесят шестого стрелкового полка!
- А вы не ошиблись? Этим полком командует полковник Житков.
- Никак нет, не ошибся. Командующий приказал поменять меня с товарищем Житковым местами. Вот предписание...
- Ладно, - сказал я без особого восторга. Житков считался у нас лучшим, самым сильным командиром полка, а прибывший на его место офицер как раз вчера на разборе был подвергнут критике за упущения в полевой службе. Садитесь-ка чаю попить.
- Нет, товарищ командир дивизии, разрешите сначала доложить, за что я отстранен...
- Не надо. С меня хватит того, что я уже знаю. И давайте условимся: о том, что было, - забудем. Как будто ничего и не было. И я вам никогда ни о чем не напомню, если вы сами не дадите для этого повода.
Несколько мгновений офицер молчал, силясь подавить улыбку, а потом радостно отчеканил:
- Разрешите мне в полк бежать?..
Чувствовалось, что он тронут оказанным ему приемом и что в недостатке рвения его, видимо, не придется упрекать.
Позже я узнал, что на командной должности он недавно. С непривычки дела у него шли неважно. Его, как я понял, преследовала боязнь показаться недостаточно исполнительным и расторопным. А это порождало поспешность, которая, не опираясь на достаточный командирский опыт, служила причиной различных просчетов и промахов.
Новый командир полка еще многого не знал и не умел, а стало быть, нуждался во внимании и помощи.
* * *
Дня через три после учений к ним прибыло пополнение. В большинстве своем это были бойцы, выписанные из госпиталей.
- С таким народом можно воевать! - убежденно сказал мне комбат Давыдов после приема пополнения.
Такого же мнения были и другие офицеры.
Наконец-то мы смогли более или менее прилично укомплектовать роты. Их численность теперь доходила до 70-80 человек - совсем неплохо для фронтового времени.
Распределив вновь прибывших, мы начали проводить с ними занятия. Однако вскоре, а именно 29 мая, перед дивизией была поставлена задача занять оборону на линии Балабнино - Пимашково - Сукрино - Остров. Смену находившихся там частей произвести в ночь на 1 июня.
На указанный рубеж мы вышли быстро и скрытно. Противник как будто ничего не заметил.
После обеда 4 июня я со своим адъютантом Курбатовым выехал верхом в расположение обороны правофлангового, 756-го, полка. Он занимал наибольший участок. Кони несли нас по узким лесным тропинкам, по залитым солнцем прогалинам. Новый командир полка с двумя офицерами встретил нас на опушке, заросшей ромашкой и крупными колокольчиками. Мы спешились. Командир доложил обстановку. Я попросил его проводить меня на левый фланг.
- Посмотрим, что у вас сделано за эти дни для укрепления обороны.
По дороге полковник рассказывал:
- Гарно работают хлопцы, стараются. Траншеи копают, маскируются хоть куда. Фрица тревожим, покоя ему не даем. Правда, сегодня и у нас потери есть - и ранеными и убитыми.
- Что так?
- А бис его знает. Видно, присмотрелся к нам фашист, изучил нашу оборону.
В это время мы подошли к ходу сообщения, ведущему к первой траншее, и нырнули в него. Ход был неглубокий, пришлось идти пригнувшись. Кое-что мне становилось ясным.
- Товарищ полковник, погодите-ка.
Командир полка остановился. Хоть оба мы были невысоки ростом, стоять пришлось в неудобных позах, скрючившись.
- Распрямиться охота? - поинтересовался я.
- Хочется, да не можется, товарищ комдив. Зараз пулю схлопочешь. Я приказал разъяснить всем бойцам, чтобы ходили пригнувшись.
- А надо было приказать, чтобы отрыли ходы сообщения поглубже. Тогда бы и пригибаться не пришлось. А то бойцы гнулись, гнулись, а потом, видно, надоело, стали в полный рост бегать. Вот и потери. Ну, пошли дальше.
