Кирилл Евстигнеев - Крылатая гвардия
Внимательно выслушав доклад о разговоре с майором Максимовым, глядя куда-то в пространство, он заговорил спокойно и неторопливо:
- Рано тебе воевать, Евстигнеев. Рано, Противник очень силен. Это не запугивание. Хочу, чтобы ты понял: для разгрома врага мало одного желания, одних эмоций - нужна сила. II немалая. Нужен опыт. Ты видел, кого отправили на фронт. Это же асы!.. До них надо еще дорасти, а некоторым - дозреть. Грустно улыбнувшись, комэск недвусмысленно посмотрел мне в глаза, давая понять, кому предстоит "дозревание", и закончил, как отрубил:
- Вот что, Кирилл: к концу года всех курсантов подготовь на выпуск.
. - Слушаюсь! Буду готовить замену для себя, - с надеждой на одобрение пообещал я, радуясь своей находчивости.
- Очень уж скорый... - проворчал комэск. - Иди на кашу, набирайся сил...
Переживания остались позади. Время шло. Дни по-прежнему были заполнены до отказа полетами, теоретическими занятиями. Решение готовить себя к боевым действиям я все чаще подкреплял практическим выполнением задуманного. Сознавал, что подготовка моя еще слаба, поэтому постоянно и целеустремленно совершенствовал ее.
Действия нашей авиации на фронтах описывались в газетах, часто публиковались эпизоды героических боев наших летчиков, раскрывались тактические приемы, применяемые ими. Это было вроде рекомендаций по использованию воздушной обстановки, облачности, солнца, окружающей местности, которые я и пытался использовать во время полетов. Другим, более основательным подспорьем в личной подготовке оставалась практическая аэродинамика. Я разбирался в вопросах живучести самолета, возможности продолжения полета при отказе рулей глубины, поворота или элеронов, выполнения посадки на небольшую по размерам и ограниченную препятствиями площадку. Некоторые мои задумки с разрешения командира звена проверялись практически, и результаты становились достоянием летной группы.
Как-то окружная комиссия, приехавшая в школу, потребовала показать маневр при стрельбе по наземной цели. Никто не предполагал, что проверять будут молодых летчиков-инструкторов. Ведь мы ни стрельбу, ни воздушный бой по-настоящему не изучали. Выполнить задание предстояло без подготовки, и выбор пал на меня.
Командир звена показал на готовый к выполнению задания И-16 и мишень прямоугольное белое полотнище на границе аэродрома.
- Выполнишь шесть атак без огня из пулеметов. Представитель инспекции добавил:
- Но представьте, что ваша цель - не полотнище от посадочного знака, а машина вражеской автоколонны. Её надо атаковать и уничтожить.
Как я уже сказал, на обдумывание полета времени не отводилось. Как выполнить поставленную задачу, я решал на ходу, пока шел к истребителю, садился в кабину, запускал двигатель. Маневр был задуман бесхитростный: полет по кругу, четвертый разворот чуть позднее обычного, затем атака. Вывод из пикирования я предполагал сделать метрах в тридцати вместо положенных ста пятидесяти. Так и сделал, но крутую горку закончил боевым разворотом и снова спикировал на мишень уже с углом в семьдесят градусов.
Со старта рассказывали: казалось, что самолет мой падал камнем чуть ли не до самой земли и чудом вырывался ввысь, чтобы снова ринуться на мишень. А я, помню, на последней, шестой атаке удивился, увидев в прицеле не полотнище, а крест - сигнал запрета (этого заданием не предусматривалось). И пошел на посадку.
Представитель окружной комиссии сказал командиру звена:
- В принципе такие атаки возможны. А лучше их не выполнять - смерть летчика в тылу на войну не спишешь. Сделайте разбор полета инструктора Евстигнеева.
И разбор состоялся.
- Полет ваш - бессмысленная игра со смертью, - сурово отчитывал комэск. Никакой необходимости для этого не было. Противник условный, а риск безусловный, - доносились до меня слова, казалось, откуда-то издалека. - Я не против целенаправленного риска, но в данной ситуации - это лихачество!
Неприятно и обидно выслушивать такие "истины", мне ведь предоставлялась полная свобода действий.
- Товарищ командир! Я видел перед собой реального противника, а не белое полотнище. Не "висеть" же над ним, не ждать, когда меня "снимут" зенитки...
- Нет! Ты его должен уничтожить, его - не себя! - парировал комэск. Однако не надо забывать, где находишься. И не забываться... Не хватало еще, чтобы очередью из пулемета полыхнул! Итак, действия Евстигнеева не заслуживают положительной оценки: атаки просто хулиганские - струей винта срывало полотнище с креплений...
После разбора командир эскадрильи приказал:
- Завтра же всех инструкторов провести на спарке УТИ-4 и показать, как надо строить маневр при атаке наземной цели. Вы, - он указал на меня пальцем, как взведенным курком, - пойдете со мной первым. Поняли?
Я ответил утвердительно, но все же спросил:
- А тот маневр, что вы покажете, при атаке противника может пригодиться?
Комэск укоризненно посмотрел на меня, покачал головой и в сердцах пробурчал:
- Пригодится... только не в школе...
В тот же вечер в казарме появился красочно оформленный боевой листок, полностью посвященный моему полету. На нем изобразили огромное чудовище с фашистской -свастикой на голове. Сверху на него летел крылатый козел с раздвоенной бородой и задранным хвостом: голова воинственно наклонена вниз для атаки, закрученные в кольцо большущие рога грозно и неудержимо нацелены на голову монстра, с копыт срываются струи воздуха, а на козле восседает моя персона, длинным копьем разящая уродливое тело чудища.
Обижаться на такой, блистательный по замыслу и исполнению дружеский шарж я не думал, но от критики все же не удержался:
- Эх, молодцы! Ну и сработали! Залюбуешься. Порядочек завели: не успеешь чихнуть на краю аэродрома, а уже всюду слышно. Завтра в провозном полете покажете свое благоразумие.
Ребята, конечно, понимали, что я не злился и разделял их шутки.
...Наступила зима. Эскадрилья наша работала с запасного аэродрома. В один из пасмурных и хмурых зимних дней я вылетел с курсантом Алексеем Проскуриным в зону. Видимость была слабая, горизонт мглистый. Земля, запорошенная снегом, однообразна: ни единого ориентира, за который можно бы зацепиться. Но Проскурин вел машину уверенно, в зону вошел на заданной высоте и по моей команде приступил к выполнению задания. А я тем временем еще раз уточнил место положения самолета относительно аэродрома и стал следить за скоростью, высотой ввода в каждую фигуру, высотой вывода и... совершенно забыл о земле.
Когда Проскурин покачал машину с крыла на крыло, что означало "задание окончено", я передал по СПУ - самолетному переговорному устройству, - чтобы он шел на аэродром. Курсант пожал плечами, недоуменно посмотрев вниз, и вновь - с крыла на крыло. "Запилотировался", заблудился парень, - подумал я, - не знает, где аэродром, как выйти на него". И я понадеялся - ориентировку не вел. Положение - глупее не придумаешь.
