Анри Труайя - Грозные царицы
Углубившись в эти размышления, решая эти важные вопросы, Екатерина рассеянно слушала Феофана Прокоповича, архиепископа Псковского,[8] который произносил надгробное слово. «Что се есть? До чего мы дожили, о россияне! Что видим? Что делаем? Петра Великого погребаем!» Проповедь была краткой, хотя продолжалась почти час из-за того, что часто прерывали ее плач и вопли слушателей. Утешением им должна была стать ее заключительная часть: «Не весьма же, россияне! Изнемогаем от печали и жалости: не весьма бо и оставил нас сей великий монарх и отец наш. Оставил нас, но не нищих и убогих; безмерное богатство силы и славы его, которое его делами означилось, при нас есть. Оставляя нас разрушением тела своего, дух свой оставил нам».[9] Услышав, что Россия останется такой, какой ее создал Петр, Екатерина подняла голову… Царица не сомневалась, что в проповеди прозвучали слова, обращенные к ней, – будто посмертное послание от супруга. Испуганная и в то же время радостно взволнованная открывающимися ей с завтрашнего дня перспективами, она поторопилась на свежий воздух. Но, когда вышла из собора, паперть показалась Екатерине куда более просторной, пустынной и негостеприимной, чем в прежние времена. Время от времени усиливались порывы снежной бури. Государыня была окружена дочерьми и друзьями, но не видела и не слышала никого. Близкие даже забеспокоились: им почудилось, что она затерялась в неведомой им стране. А ей нужно было собрать всю свою волю, чтобы – одинокой и незащищенной – встать лицом к лицу с бескрайней и оставшейся теперь без хозяина Россией…
II. Недолгое царствование Екатерины I
Екатерине вскоре стукнет пятьдесят… Она прожила немало лет, она много любила, много веселилась, много пила, но ничем не насытилась и не пресытилась. Те, кто видел императрицу в краткий период ее царствования, описывают грузную толстощекую женщину, густо накрашенную, всегда улыбающуюся, с тройным подбородком, большим ртом, живым взглядом, пестро одетую, увешанную драгоценностями, но не очень опрятную. Однако если мнения насчет внешности и повадок переряженной царицей маркитантки не расходились, то стоило перейти к обсуждению ума Екатерины, присущих ей смелости и решительности, как воззрения приобретали иные оттенки. Пусть она едва умеет читать и писать, пусть она говорит по-русски с сильным польским и чуть заметным шведским акцентом, зато с первых же дней своего царствования она проявила похвальное стремление воплотить в жизни мечты своего мужа. Причем не только проявила стремление, но и приложила старания…
Чтобы иметь возможность лучше разобраться в вопросах внешней политики, Екатерина выучилась даже немецкому и французскому языкам, немножко, но все же… И уж во всяком случае, она предпочитала во всем полагаться на здравый смысл, унаследованный ею от трудного детства. Некоторые из собеседников находили ее более человечной, более благожелательной, чем покойный император. Тем не менее, осознавая свою неопытность в государственных делах, она, прежде чем принять какое-либо важное решение, непременно советовалась с Меншиковым. Впрочем, враги императрицы злословили за ее спиной, будто она полностью подчиняется ему и попросту боится рассердить его собственными инициативами. А спит ли она с ним по-прежнему? Если она не лишала себя этого удовольствия в прошлом, то вряд ли все-таки продолжает – в его-то возрасте и в ее-то положении… Жадная до плотских наслаждений, особенно – когда плоть свеженькая, она может позволить себе радости куда более смачные и пикантные, чем обращение к прошлому в объятиях престарелого любовника.
Совершенно свободная в выборе, Екатерина меняла возлюбленных как перчатки и не жалела денег на удовлетворение прихотей героев, совершавших по ночам подвиги в царской опочивальне. Посол Франции Жак де Кампредон с удовольствием перечисляет в своих воспоминаниях некоторых из этих мимолетных избранников. «Меншикова она держит только как советника, – пишет он. – Графу Лёвенвольде,[10] кажется, повезло больше. Господин Девиер[11] все еще числится среди блестящих фаворитов. Граф Сапега[12] тоже пока не покинул свой пост. Красивый малый и сложен хорошо. Ему часто присылают букеты и побрякушки. […] Есть еще фавориты – так сказать, второго класса, но они известны только Иоганне: она издавна служит камеристкой у царицы и хранит секреты ее развлечений».
Во время бесчисленных ужинов, которыми государыня потчевала своих партнеров по любовным играм, Екатерина пила не в меру. По ее приказу к столу поочередно подавались обычная («простая»)[13] водка и крепкие, французские или немецкие, ликеры. Нередко случалось, что она теряла сознание к концу такого сильно сдобренного спиртным вечера. «Царица довольно плохо себя почувствовала после одной из таких оргий – это было в день святого Андрея, – писал все тот же Кампредон в докладе своему министру, датированном 25 декабря 1725 года. – Кровопускание помогло ей выжить, но, поскольку она крайне тучна, а жизнь ведет весьма неупорядоченную, думаю, что еще несколько подобных же несчастных случаев способны привести ее к гибели».[14]
Ни пьянство, не распутство не мешали Екатерине, едва она приходила в себя, вести себя как и положено настоящей самодержице. Она бранила и лупила по щекам своих служанок за любые грешки, любые мелкие провинности, она повышала голос в присутствии своих рядовых советников, она не шелохнувшись часами простаивала на давно набивших оскомину парадах императорской гвардии и часами же скакала верхом, чтобы расслабиться, отпустить нервы и доказать всем, насколько велика ее физическая сопротивляемость.
В ней был силен дух семьи, и она пригласила в Санкт-Петербург проживавших в далеких провинциях братьев и сестер, о существовании которых Петр Великий в свое время и слышать ничего не желал. По приглашению Екатерины съехались в столицу и проникли в столичные гостиные бывшие ливонские и литовские крестьяне – неотесанные, неуклюжие в придворных одеждах… Титулы графов и князей сыпались на их головы, словно из рога изобилия, к величайшему возмущению истинной аристократии. Некоторые из новичков-придворных с мозолистыми руками составили компанию обычным сотрапезникам Ее Величества, соперничая с ними как в добром расположении духа, так и в распутстве.
Тем не менее, сколь ни охоча была Екатерина до необузданных забав, она всегда оставляла несколько часов в день для занятий государственными делами. Конечно, Меншиков продолжал диктовать ей решения, когда речь шла о высших интересах страны, но с течением недель новоиспеченная императрица становилась все смелее и дошла в своей дерзости до того, что стала даже оспаривать некоторые рекомендации наставника. Признавая, что никогда не сможет обойтись без советов этого компетентного, преданного и изворотливого человека, она тем не менее убедила Александра Даниловича в необходимости создать Верховный тайный совет, включающий в себя, помимо главного «вдохновителя» всех предприятий императрицы Меншикова, и других лиц, в чьей преданности Ее Величество была совершенно убеждена: это были Толстой, Апраксин, канцлер Головкин, Остерман…[15] Верховный тайный совет как высший консультационный орган оставлял в тени верный традициям Сенат, которому теперь предстояло заниматься лишь второстепенными проблемами. Именно по наущению Верховного тайного совета Екатерина решила смягчить участь раскольников, приверженцев старой веры, которых преследовали как еретиков, учредить, согласно пожеланию Петра Великого, Академию наук, ускорить работы, направленные на украшение столицы, позаботиться о рытье Ладожского канала, снарядить экспедицию датского мореплавателя Витуса Беринга, собиравшегося исследовать путь на Камчатку…
