Альбер Камю - Записные книжки
<Апрель>
Самый опасный соблазн: не походить ни на кого.
Стремление всегда быть правым – признак вульгарного ума.
Рассказ: человек, который не хочет оправдываться. Он предпочитает мнение, которое о нем сложилось. Он умирает, так и не открыв никому правды о себе. Слабое утешение.
В чужой стране солнце золотит дома на холме. Впечатление более сильное, чем от такого же зрелища на родине. Солнце здесь другое. Уж я-то доподлинно знаю, что солнце здесь другое.
Вечером мир над бухтой затихает. Бывают дни, когда мир лжет, и дни, когда он говорит правду. Сегодня вечером он говорит правду – и как настойчиво, печально и прекрасно.
Май
Психология, сводящаяся к копанию в мелочах, ошибочна. Люди ищут себя, изучают. Чтобы познать себя, чтобы самоутвердиться. Психология есть действие, а не самокопание. Человек пребывает в поиске в течение всей жизни. Познать себя до конца – значит умереть.
Писать – значит действовать бескорыстно. Своего рода самоотречение в искусстве. Переписывать. Усилие всегда приносит хоть какую-то пользу. Если ты потерпел неудачу, виновата лень.
Июнь
Священник каждый день навещает приговоренного к смерти. При мысли о том, что ему отрубят голову, колени подгибаются, губы пытаются произнести имя, всем существом овладевает безумное желание броситься на землю и укрыться в «Господи, Господи!». Но каждый раз человек сопротивляется, не хочет этой легкости и хочет подавить свой страх. Он умирает молча, с глазами, полными слез.
Философия значит столько, сколько значит философ. Чем больше величия в человеке, тем больше правды в его философии.
Цивилизация против культуры.
Империализм есть чистая цивилизация. Ср. Сесил Родс9. «Экспансия – это всё» – цивилизация суть островки – культура неизбежно превращается в цивилизацию (ср. Шпенглер10).
Культура: вопль человека перед лицом судьбы.
Цивилизация, ее упадок: жадность человека перед лицом богатства. Ослепление.
<Июль>
Гидросамолет: величие металла, сверкающего в бухте и среди голубого неба.
Супружеские пары: мужчина пытается перед кем-нибудь блеснуть. Жена тут же: «А сам-то ты...» – и старается его принизить, выставить такой же посредственностью, как и она сама.
Искатель приключений. Отчетливо чувствует, что в искусстве делать уже нечего. Ничто великое, ничто новое невозможно – во всяком случае, в западной культуре. Остается только действовать. Но тот, в ком есть величие души, начнет действовать не иначе как с отчаянием.
Когда аскеза добровольна, можно поститься шесть недель, обходясь одной водой. Когда она вынужденна (голод), то не больше десяти дней. Запас истинной жизненной силы.
Система дыхания тибетских йогов. Следовало бы привнести в подобные опыты нашу позитивную методологию. Иметь «откровения», в которые сам не веришь. Что мне нравится: сохранять трезвость ума даже в исступлении.
<Август>
Идти до конца – значит не только сопротивляться, но также дать себе волю. Мне необходимо чувствовать свою личность, поскольку в ней живет ощущение того, что выше меня. Иногда мне необходимо писать вещи, которые мне самому до конца не ясны – но именно они и доказывают, что есть во мне что-то сильнее меня.
Приветливость и волнение Парижа. Кошки, дети, всеобщая непринужденность. Серые тона, небо, большой парад камня и воды.
Он каждый день уходил в горы и возвращался, не говоря ни слова, с запутавшимися в волосах травинками, весь в царапинах. И каждый раз повторялось одно и то же: покорение без обольщения. Мало-помалу он преодолевал сопротивление этого неприветливого края. Ему удавалось слиться с круглыми белыми облаками, на фоне которых над гребнем возвышалась одинокая пихта, слиться с полями розоватого кипрея, с рябиной и колокольчиками. Он врастал в этот благоуханный каменистый мир. Когда он взбирался на далекую вершину и перед ним внезапно открывался величественный пейзаж, он не чувствовал в душе умиротворения любви, он заключал с этой чужой природой своего рода договор – то было перемирие между двумя заклятыми врагами, особая близость двух противников, а не дружеское общение двух старых знакомых.
Всякий раз, как я слышу или читаю речи наших политиков, я с ужасом обнаруживаю, что в них нет ни единого человеческого слова. Вечно одни и те же фразы, повторяющие одну и ту же ложь. И если люди к этому привыкают, если народ еще не растерзал марионеток, это, по моему убеждению, доказывает только одно: люди ни в грош не ставят свое правительство и превращают в игру – да-да, именно в игру – немалую часть своей жизни и своих так называемых жизненных интересов.
Роман: человек, понявший, что для того, чтобы жить, надо быть богатым, всецело предается погоне за деньгами, добивается успеха, живет и умирает счастливым.
Сентябрь
Тот август был чем-то вроде затишья – глубокий вдох, прежде чем неистовым усилием все разрешить. Прованс и что-то во мне, чему приходит конец. Прованс подобен женщине, которая опирается на вашу руку. Надо жить и созидать. Жить до слез – как перед этим крытым круглой черепицей домом с синими ставнями, который стоит на проросшем кипарисами склоне. В Марселе, счастье и грусть – я на пределе. Любимый мною живой город. Но в то же время – горечь одиночества.
<Марсель>. 8 сентября
Долгий заход ослепительного солнца. Цветущие олеандры в Монако и Генуе. Синие вечера на Лигурийском побережье. Моя усталость и подступающие к горлу слезы. Одиночество и жажда любить. Наконец Пиза, живая и строгая, ее зелено-желтые дворцы, ее купола и дивные берега сурового Арно11. Сколько благородства в этом отказе распахнуть свою душу. Город стыдливый и чувствительный. В ночном безлюдье он так близок мне – и, гуляя один, я даю наконец волю слезам. Какая-то незаживающая рана в моей душе начинает зарубцовываться.
Четверг 9
Пиза и ее жители, отдыхающие на площади перед Дуомо12. Кампо Санто13 с его прямыми линиями и кипарисами по углам. Становятся понятными распри XV и XVI веков. Каждый город здесь имеет свое лицо и свою сокровенную правду.
Нет другой жизни, кроме той, чье уединение нарушал мерный звук моих шагов по берегу Арно. А также той, что волновала меня в поезде, идущем во Флоренцию. Женщины с такими серьезными лицами вдруг разражались смехом. Особенно хохотала одна, с длинным носом и горделивым ртом. В Пизе я долго предавался лени на поросшей травой Пьяцца дель Дуомо. Я пил из фонтанчиков, и вода была тепловатой, но бежала так быстро. По пути во Флоренцию я подолгу любовался лицами, упивался улыбками. Счастлив я или несчастен? Неважно. Я живу так яростно.
