Иван Конев - Сорок пятый
Вспоминая об этом, не могу удержаться от невольного замечания о том, сколько места в своих планах отводили метеорологии наши союзники и как они ставили
в зависимость от погоды сроки открытия второго фронта. Вспоминается это, очевидно, по контрасту. Что касается нас, то решение Ставки предполагало: в сложившихся обстоятельствах нам с метеорологией считаться не придется. Хочу тут же заметить, что опыт Великой Отечественной войны вообще дает немало примеров осуществления крупных операций в непогожие дни и недели, в частности в условиях весенней распутицы. В ряде случаев непогода даже помогала нам.
В самом деле, сложная метеорологическая обстановка порождает трудности не только для тебя, но и для противника. Взять хотя бы Уманско-Ботошанскую операцию 2-го Украинского фронта весной 1944 года на Правобережной Украине. На дорогах — сплошная, непролазная грязь. С трудом двигались даже танки. Гусеницы вязли в месиве и наматывали грязь на себя так, что потом она отрывалась буквально пластами. По существу, танки ползли на днище, юзом. На что уж безотказный самолёт У-2, и тому пришлось туго. В начале операции я ещё летал на нем, а потом пересел на танк: как ни медленно, а все-таки он продвигался. Встала вся техника. Снаряды подносили на руках. И тем не менее в таких условиях мы проводили операцию, не снижая темпов наступления. Немцы в этой операции были не просто разгромлены, а бежали с Украины «голые» — без артиллерии, без танков, без автотранспорта. Они уходили от нас на волах, на коровах, пешком, бросив все.
Не знаю даже, как точнее сказать: были мы в ладах или не в ладах с метеорологией. Вернее сказать, мы с ней ладили и проводили свои операции и зимой, и весной, и в ненастье, и в непогоду, и, как правило, с успехом для нашего оружия.
Между прочим, на эту тему есть одно любопытное высказывание Гитлера. Оно содержится в изданных в Западной Германии стенографических записях бесед, происходивших в его главной квартире. В декабре 1942-го да во время одного из докладов о положении на южном участке восточного фронта и об опасности высадки нашего десанта в Крыму Йодль в ответ на вопрос Гитлера, возможна ли высадка, заявил, что высаживаться в такую погоду вообще нельзя. Однако сам Гитлер засомневался. «А русские могут, они пройдут, — возражал он Йодлю. — При снегопаде и прочих вещах мы не смогли бы высадиться, я согласен. А от русских можно этого ожидать».
Деталь довольно выразительная.
Но возвращаюсь к повествованию о Висло-Одерской операции.
До наступления оставалось уже немного времени. Помимо других приготовлений мы занялись серьёзным маскировочным, дезориентирующим противника мероприятием, решив продемонстрировать сосредоточение крупной танковой группировки на левом крыле фронта. И с этой целью направили туда те макеты танков, самоходных установок и орудий, о которых я упоминал раньше. Все они были сосредоточены в армии генерала Курочкина, на восточном берегу Вислы, откуда немцы могли ждать удара на Краков.
Не буду утверждать, что благодаря этим мероприятиям оперативной маскировки нам удалось обеспечить полную тактическую внезапность на действительном на правлении главного удара с сандомирского плацдарма. Однако некоторую положительную роль наш маскировочный маневр сыграл.
Несмотря на скверные метеорологические условия, разведывательная авиация противника произвела довольно большое количество вылетов в район ложного сосредоточения. В последние двое суток перед наступлением немцы совершили больше двухсот двадцати артиллерийских налетов, и как раз по районам, где были установлены наши макеты орудий.
В тылу немцы произвели перегруппировку сил 17-й армии; отдельные её соединения были оттянуты на юг. И, забегая вперёд, скажу, что уже в ходе наступления гитлеровцы не решились перебросить с юга на север часть сил 17-й армии. Видимо, они все ещё допускали возможность нашего дополнительного удара с того направления.
Наконец пришло и 12 января 1945 года.
С ночи я выехал на плацдарм, на наблюдательный пункт фронта. Это был небольшой фольварк, расположенный на опушке леса, в непосредственной близости к переднему краю. В одной из комнат окно выходило прямо на запад, откуда можно было наблюдать. Кроме того, рядом оказалась небольшая высотка, на которой мы установили систему наблюдения и управления. Туда можно было перебраться в случае обстрела. Но стояла зима, си деть непрерывно на наблюдательном пункте в траншее не было никакой нужды, тем более что с самого фольварка открывался хороший обзор.
Начало артиллерийского удара было назначено на пять часов утра. Предполагая, что, как это уже не раз бывало за войну, противник с целью сохранения своих сил может перед началом нашего наступления отвести войска в глубину обороны, оставив на время артподготовки на переднем крае только слабое прикрытие, мы решили провести разведку боем силами передовых батальонов.
Разведка боем — дело известное и не новое: она проводилась перед началом наступления во многих других операциях. Однако мы учитывали, что уже сложился известный шаблон, к которому противник привык и против которого нашёл «противоядие». Шаблон заключался в том, что разведку боем проводили обычно за сутки до наступления, а потом собирали и обобщали полученные данные, соответственно им занимали исходное положение и на следующий день начинали наступление.
На этот раз решили поступить иначе: не дать противнику вновь организовать свою оборону после нашей разведки боем. Нанести по неприятелю короткий сильный артиллерийский удар, сразу вслед за этим бросить в разведку боем передовые батальоны и, если обнаружится, что противник остался на месте, не оттянул свои войска, тут же обрушиться всей мощью артиллерии на неприятельские позиции. Таков был план действий. А если бы оказалось, что гитлеровцы отвели свои части, то мы, не тратя снарядов по пустому месту, сразу бы перенесли огонь в глубину, туда, где остановился противник, отведенный с первой или второй позиции.
Помимо естественного желания видеть своими глаза ми начало наступления я приехал на наблюдательный пункт фронта и для того, чтобы на месте принять необходимые решения в том случае, если действия передовых батальонов покажут, что противник отошел.
Неприятель мог отойти на разную глубину, вплоть до такой, при которой потребовалась бы передвижка части групп артиллерии и, значит, какая-то пауза. Словом, могла возникнуть ситуация, при которой мне, как
командующему фронтом, пришлось бы принимать срочные решения, желательно с проверкой на местности, чтобы тут же безошибочно дать соответствующие указания.
